Сибирские огни, 1977, №12

усы встают грозно, как две вилки, накладывает один конец на другой и вяжет их в морской узел. Григорий успевает из-за его спины кивнуть Кафе, пишет рукой по воздуху: обещает письмо. Она тоже кивает, но лица Григория уже не видит, мешают слезы. Ворота распахнуты. Провожая подводу, фельдфебель вышел на пыльную дорогу. Возница стоит на передке, намахивает вожжами и глядит на ее окно. К черту фельдфебеля! Перед вечерней поверкой, принесли однотомник Пушкина, книгу Толстого «Что такое искусство», сборник «Русская муза», потрепанный, без конца и начала. — По распоряжению господина прокурора! — отчеканил Франт Коровьи Ноги, показывая в оконце свою разлюбезную шапочку с золо­ тым крестиком и кудряшки. . А ночью прискакал «конь». В переметной суме его лежало письмо Григория. Письмо было зашифровано, а дешифрантом к нему служил перл русского стихотворчества «Конек-горбунок». Только вот помнит ли она сказку? Ходила из угла в угол, шептала, ужасалась провалам, припоминала. Утром она прочла в письме все слова. Это были открытые слова любви, не нуждавшиеся в шифре, и тайные слова заговора для ее спа­ сения. Назначен час налета на тюрьму. «Равелин Робеспьеров» полу­ чит оружие. Предстоит веселенькое дельце! 4 Из дневника Мышецкого: ЛОХ, ГИКАЕВ, ТАРАСОВ. Сотня Лоха исчезла так же-загадочно и бесследно, как войско завоевателя Египта персидского царя Камби- за, потерявшееся в песках пустыни. Камбиза ищут болеё двух тысяч лет, хотя и не нашли пока ни одного солдата. Лоха уже перестали ис­ кать. «Поставьте крест, казаки, не иначе как переметнулись к больше­ викам»,— рассудил господин Ххо. Я готов поставить крест, только по другому основанию. Загадка Лоха призрачна: его сотню растрепали красные, частью пленили, частью вывели в расход и на плотах спустили к батюшке океану. Я допросил «убийцу» Гикаева, двух его братьев и еще кой-кого с заимки. Никто не подтвердил моей версии. Служба вто­ рого генерал-квартирмейстера считает ее смехотворной. И все же версия эта справедлива. Что же касается убийства Гикаева, то тут уже сущая фантастика. Вскрытие показало, что генерал умер от паралича сердца. Его убил страх. Психика, перенапряженная видениями ужасов, и не­ мощь плоти. Но возле мертвого претора оказался человек, искавший его смерти по зову святого отмщения за то, что покойный и его первый страж замыслили чудовищное надругательство над его невестой. И это­ го человека обвинили. Страх выстрелил раньше берданы, а обвинили бердану. И первым сделал это сам он, неубцйца.«Я его убил, я, я, я»,— твердил он в, лицо мне, раздражаясь по поводу любой моей попытки исследовать истину. Он хотел увидеть его мертвым, увидел и решил: я. «Я гнался, я убил». Обвинитель всегда жаждет признаний обвиняемого. Тут же все встало вверх ногами. Я доказывал признающемуся в убий­ стве, что он не убийца. Хотел, чтобы он понял это разумом и сердцем. Холодел при мысли, что этот былинный Алеша Попович, пахарь, чело­ век чистейшей совести, верный и нежный муж, будет казнен без юриди­ ческой вины, за голый полуотвлеченный умысел, за порыв высокого