Сибирские огни, 1977, №12

Судовладелец Рыжиков аплодировал, и только третий, ка ­ кой-то миллионер из Бодайбо, глядел на всех умными насмешливыми глазами и понимающе улыбался. Ложь, думал Мышецкий. Гадкое ломанье! Через раскрытые окна в комнату доносился запах колесной мази, конского пота и чего-то смердящего. Мышецкого раздражали и эти з а ­ пахи, и пьяная буффонада, восторги, хлопки, рюмка Вареньки, то чер­ ная, то светлая, теща, приказчик, дамы. Хозяин недурно играл на рояле, случалось, уморительно острил, был предусмотрителен к нему, почти не­ жен. Рука его то и дело тянула ему через стол то ящичек с сигарами, то зажженную спичку, то сладость на тарелочке. Но все эти жесты вни­ мания Мышецкому были неприятны. Было неприятно, что этот голубой джентльмен торговал мясом, а не антикваром или церковной утварью, был прижимист, ковал копейку железным кулаком. Угнетало, что Ва­ ренька была его дочерью и сейчас глядела на, него и на мужа, как на двух чистопородных красавцев-сеттеров, которыми принято гордиться за их медали и стать. Было неприятно, что Варенька уного пьет и сча­ стлива. Жесткий воротничок господина Старицына стоял теперь под горлом Мышецкого, и он ловил себя на мысли, что готов сдернуть со стола скатерть. Как только Мышецкие остались одни, Варенька пьяно улыбнулась и спросила: — Глебушка, тебе радостно? А? Она обняла его одной рукой, что-то запела, и ножка ее вышла впе­ ред, как это делают в чардаше, но Мышецкий мягко сдержал ее и, по­ целовав в волосы, тоже улыбнулся: — Конечно, конечно, дорогая. В доме, где витают твои первые ра- /ДОСТИ... — И все-таки ты лукавишь,— сказала оца, приподнимая юбки над коленями и оглядывая туфельки.— Почему ты его не любишь? Варенька затихла. — Уедем, Глеб,— неожиданно попросила она шепотом,—- Мне страшно. Здесь ты разлюбишь меня. Уедем! Глаза ее молили. Утром следующего дня выпало удручающее мозглое ненастье. За окнами валил веселый суматошный снег, и оттого в кабинете Алексея Николаевича было заметно темнее. Хозяин и гость сидели у камина. Сыроватые лиственничные поленья горели шумно, пахло смолой, пеп­ лом, сигарами и глинтвейном. — Имя моего деда Евклидия,— говорил Сурошников, держа в ру­ ках стаканчик и бутылку,— нетрудно найти в книгах торговой России. А ведь начинал он — вообразите только! — простым пастухом... — С капитальцем в двадцать тысяч, как я слышал,— вставил Мы­ шецкий, принимая стаканчик глинтвейна и глядя поверх его вызываю­ ще и насмешливо. — Верно. Сурошников, в свою очередь, внимательно поглядел на гостя, то­ же поверх стаканчика, и, поднявшись, снял со стены длинноствольное ружье в чехле. — Реликвия,— объяснил он, возвращаясь в кресло.— Вот с ним-то, с этим винчестером, в паршивом азиатском седле, на одной ягодице и скитался мой дед, перегоняя из пади в падь тысячные отары баранов. Брал, к примеру, фунт живности. Выкладывал за фунт. А пока гнал, выбирая богатые пастбища, на каждый фунт набегало еще столько же. Чуете? Стадо удваивалось.