Сибирские огни, 1977, №12

собственном представлении. С первых дней он простирает надо мною свое властное нетерпеливое крыло, и если бы во мне не сидела батышевская кремнинка, я бы уже давно была его услаждающей фавориткой. Юзефа же нет. Больше месяца он в Словакии. Если тебе удастся найти в газетах хотя бы одно словр оттуда, ты поймешь, что он там делает. Мне плохо, Олень! Порой кажется, что я это уже не я, а кто-то другой, а та, прежняя, все еще живет среди милых родных мест и обра­ зов. И становится завидно самой себе. Кафа уносилась мыслью к сестре через тайгу и океан, через границы и потрясенные империи, но представить себе маленькую страну, в кото­ рой она жила, дом, ее «любящих рабов», зиму без зимы, шарманщика и даже самую Таисию не могла. Наверно оттого, что видела ее среди чу­ жих незнакомых цветов, одну среди чужих незнакомых цветов... Слова­ к и я— это дымное святое пламя, из которого встает и встанет Красная республика. Юзеф там. А вот сестренка — в своем домике-оранжерее, в сказочной золотой клетке. Сидит себе и слушает шарманку. Ян — это мечтательное дитя, живущее миражем, а ты? Чем живешь ты? Может, она ждет ребенка? Конечно, она ждет ребенка! Суеверная, как язычница, хранит в тай­ не то, о чем надо кричать во весь голос. Ждет и повторяет ему, ребенку, будущему и уже настоящему, думы, которыми живет сама. Оглядывайтесь на детство, бродите в его заколдованном замке и вас обступят милые образы ушедших, кого уже нет, или тех, с кем вас разлучила судьба своим бессмысленным жребием. Тут корень вашей жизни, отсюда выбегал ваш руче­ ек. И не призывайте смерть — это работник, который еще ни разу не забыл своего дела. Не грех, а благо стряхнуть пусто­ носую с плеча. Нет, это не ему, будущему и уже настоящему, а ей, Кафе. Таисия знает, куда придет письмо, и это ей, Кафе. «Стряхнуть пустоносую с пле­ ча». Это ей! Только как она могла узнать, что Кафа в тюрьме? Чувством, конечно. Могучим и щедрым чувством родной крови, чувством сестры! Добротой. Любовью, которая все может. Той преданной любовью, что достигает глубин галактики и, отраженная Цафеей, возвращается на землю. З а дверью кто-то потоптался, заклацал ключ, наполняя звоном всю дверь, и в камеру вошел Франт Коровьи Ноги. Следом еще двое. — Шестнадцатая,— назвал Франт номер камеры и обернулся. Конторщик тюрьмы, впалогрудый старикашка в медных очках, с пестрым платком на шее, помуслил карандаш и стал прилаживать на косяк арестантскую книгу. — Одна,— дополнил Франт. Конторщик поставил в книге две цифирки. — Что-то вроде маленькой ревизии,— объяснил Кафе третий, при­ ближаясь к ней и снимая фуражку. В жесткой посеребренной шевелюре лежал ровный шпагатик пробо­ ра. Новенькие погоны. Запах духов и дорогого трубочного табака. Верх­ няя губа надвинулась на нижнюю, выражая тонкую и, пожалуй, обещаю­ щую улыбку. — Полковник Глотов,— представился он строго и почтительно. — Вижу.— Лицо Кафы стало высокомерным.