Сибирские огни, 1977, №12

услышал какой-то странный лай высоким плачущим голосом и резкое костяное щелканье клювом. Подумал, что это сова или выпь, и пошел быстрее. Лай повторился и стал ближе. Лаявший не уходил, а прибли­ жался. Птицы этого не делают: сова летит не на человека, а от него, выпь же вряд ли перемещается так скоро. Цепляясь за лохматые ветви сосен, с неба стали валиться черные, как сажа, длиннохвостые рямки туч. Те­ мень залила Тайгу. И как бы встречая это нашествие и торжество мрака, голос того, другого, разразился клокочущим ухающим хохотом. И тогда черным на черном фоне Гикаев не то увидел, не то вообразил что-то вис­ лое, опущенное с неба: то ли черную веревку, то ли кутас, хвост лохма­ того монгольского быка. И в тот же миг бесшумная, очень далекая мол­ ния высветила весь лес до хвоинки, и среди голых стволов отчетливо обрисовалась фигура человека. Человек стоял, и над плечом его, как палка, торчала бердана. Он стоял, как хозяин, как тысячелетняя камен­ ная баба, какие ставили здесь первые люди. Гикаев подумал, что этот, другой, древнее и коварней Чингисхана и Тимура Хромого, это бесстраш­ ный ровесник пещерного льва, мамонта, шерстистого носорога с двумя чудовищно большими и кривыми ножами на носу и на лбу. — Ха-ха-ха! — гремел ему в лицо шерстистый, йокачивая кривыми ножами. — Ходу, ходу! — требовал со спины слабый голос привязанного мертвеца. Гикаев перешел полянку и тропкой пошагал вдоль реки, постоянно открывавшейся при вспышке молнии. Тропка оборвалась на осыпи яра. Он повернул к чаще и снова услышал шаги человека, опять поскрипывал валежник и, кажется, пахнуло дымком самосада, приправленного какой- то благовонной травкой. Стал загибать правее и — снова шаги. Другие. Другого человека. Что это? Загон, облава? Смерть, ответил он себе и представил царственного Мавра, суетливо карабкающегося на гремящий каменный взвоз. Вспомнил, как он подумал тогда: такой страх животные выказывают лишь при солнечном затмении. Если бы сейчас было солнце! Ах, если бы сейчас рассиялось солнце! Глупец, для тебя оно уже не взойдет. Он потерял ощущение времени и подумал, что такое чувство, когда человек знает, что ему уже не увидеть света, наверно, приходит к каждо­ му в час смерти, и ужаснулся спокойствию, с которым так подумал. Крик повторился еще раз. Он побежал от него, а через минуту его встре­ тил этот же крик с другой стороны. Кто это? Кто? Молния открыла реку и лес на мнргие версты, стояла в небе дольше обычного, но он так и не увидел того, кто кричал. Не было человека с берданой. Не было совы или выпи, но был голос совы или выпи, и в нем насмешливая угроза, игра и злорадство. Его обложили вкруговую и гонят, как затравленного вол­ ка, чтобы взять живым. Нагнетают страх и гонят. Потом сомкнут круг, выволокут на середку связанного, как лесину, нет, как последнюю па­ даль, и устроят суд. Заставят отвечать, пресмыкаться, молить о пощаде и, насладившись его беспомощностью, несчастьем, ужасом, прирежут, как петуха. Хотелось кричать. Хотелось визжать, выть. Вонючий черный кутас бил по лицу, скрипел впереди валежник, истерично стонала выпь, весь лес заставила исступленно гневная мстящая свадьба. Круг пресле­ дователей. Кольцо. Петля. Чтобы сойтись плечом к плечу и стать кругом казнящих судей. Они все тут. Жених! Тысяцкий, грозный как идол! Бо­ рода-свекор! Гармонист! «Штабас»! Дружки-поезжане! Мальчишка с пустым мешком! И те! Те двое других, прибитые казаками у афишной тумбы! И все против него, все против одного. Все! Это нечестно, это не по правилам! Постоянно меняя направление, он уже не знал, где матерая тайга,