Сибирские огни, 1977, №12

турка из бутылки. Тот благодарно улыбнулся, открывши красный рот и показывая зубы. Веселье клокотало и пьянило всех, кроме Саввы. Ста­ рому же художнику представлялись церковь и незнакомец, звучали сло­ ва: «Не опьяняйтесь милосердием, маэстро, его не было», и от мысли, что слова эти слышит только -один он, тихая грусть обволакивала его душу. 10 ■ Лох умер, сидя под ветлой. Чтобы потом, когда придут свои, можно было без помех найти его тело, Гикаев соединил два ремня и стал при­ вязывать презрительно улыбавшегося мертвеца к дереву. В тайге было тихо, и все звуки, которые он сейчас слышал, производил он сам. Звяк ­ нуло о шашку Лоха колечко снимаемого ремня, щелкнул сучок, с глухим стуком упала на корневище мертвая рука, под ногами генерала скрипну­ ла осклизлая головешка. Отойдя от Лоха в сторонку, Гикаев закурил и прислушался. Теперь он слышал только свое дыхание. Он хорошо знал, что лес никогда не спит, и даже в кромешной тьме он наполнен жизнью и работой: ветер качает деревья, птицы поют свои песни любви, звери выслеживают друг друга, дерутся и погибают. Куда же девались все эти звуки круговорота жизни, любви и разбоя? Может, грядет гроза, и все замерло, предчувствуя ее раскаты? Да, это приближение грозы. Как глубока, величава и как неодинакова тишина в эти мгновения. А смерть, почему-то спросил он себя? Смерть —- великое таинство, и . оттого она еще тише и величавей. Д аж е когда отлетает черная душа, мир умолка­ ет в невольной скорби, и люди, наблюдая преступление смерти, думают о жизни, о ее смысле, о горе, обидах, которые они причиняют друг дру­ гу, и судят обо всем этом проще, мудрее, с какой-то всеземной философ­ ской точки зрения, так как начинают понимать, что жизнь — это благо, такое благо, цену которого никто не знает. Дымок от сигареты почти не двигался, и за его шторой Гикаев уви­ дел что-то постороннее, необязательное для тайги и подумал: это чело­ век. Безмолвный и неподвижный, он чернел в нескольких шагах от него. Гикаев подвигал рукой, белесая мга покочевала, открывая человека, но человек исчез, исчез вместе с дымом, как его принадлежность, и так^же бесшумно, как дым. Он покосился на Лоха. Лох молчал, молчала тайга. Что это, подумал он, обман зрения, галлюцинация или же действи­ тельно человек, моментально спрятавшийся за лесину. Прямо перед его глазами тайга была разрублена надвое узкой просекой, залитой сейчас ночной синькой. Он пошагал по щели, заставленной пнями,— тайга справа и тайга слева,— и тут же подумал, что выставляет себя напоказ. «Мишень хоть куда! — крикнул из-под ветлы привязанный Лох — Чего лезете на мушку?» Он остановился, неожиданно поняв, что не знает, ку­ да идти. И вместе с ним остановился кто-то другой. Расстегивая кобуру, он старался понять, где стоит этот другой, и, вскинув парабеллум вы­ стрелил в него. Хлопок без раската, без эха, плюх и — тишина, будто камушек с мостика в воду. Пни стояли близко друг к другу, как облитые глазурью куличи в пакгаузе в святую ночь, стояли и думали. Он свернул в густолесье и услышал, как пошевелился тот, другой, уступая ему до­ рогу. Явственно потрескивал валежник. Парабеллум дернулся в воздухе еще раз и снова: плюх и — тишина. Оглянулся и увидел под ветлой белое презрительное лицо и черный рот. «Глупо, глупо! — кричал мертвец. Они выследят вас по выстрелам. Ходу!» _ В матерой чаще было душно и до головокруженья пахло хвоей. По вершинам прошелся перепадом посланец грозы, прохладный ветер, сос­ ны чванливо покачались и застыли. На маленькой поляне у стожка в жердях с переброшенными через его голову березовыми хлыстами он