Сибирские огни, 1977, №12

— Перестань, Иван! — Савва Андреич нахмурился, поглядел на торчащего у входа в шалман вышибалу в жилете из солдатского сук­ на.— Не горячись и не убивай у меня последнюю веру в этого человека. — Прости,— Шадр меланхолично отхлебнул из стакана.— Срыва­ юсь, Саввушка. Даю себе зарок и срываюсь... Ты понимаешь, сюда должен подойти Крейц. Да, да, тот самый, американский делец и непо­ стижимый знаток изящного. Утром он переслал мне записку: «Ждите, прибуду с контрактом и чековой книжкой». Ну, а как я подпишу этот его контракт? Могу ли обещать отправиться, с ним завтра, через неде­ лю, через месяц? Могу ли принять на себя возведение «Памятника» в чужой стране? Черта лысого! Меня унтер не отпустит! Он набьет мне морду, Савва!..— Глотнул еще раз.— Жалею, что смалодушничал и по­ лез к Колчаку с челобитной. Д а еще вот с такой, без железа. Страсть обуяла, Саввушка! Хоть как, думал, хоть где, только бы вознесся над землей этот образ скорби. Скорби и гнева против войн. Исполинский как храм, как капище. Боже, боже!.. А ведь Колчак обещал: «Это — эксцесс, недоразумение, ученик Родена и вдруг...» Не то забыл, не то обманул. — Значит, Кафа погибла? — Этого я не знаю. Пока что погибла моя мечта... Кстати, ты хо­ тел показать ее работы. — Они со мной. Подай, пожалуйста, саквояж. 1 Подвальчик шалмана, именуемого «американкой», где за длин­ ным высоким столом с дубовой столешницей ютилась компания худож­ ников и пиитов, был знаменит в городе тем, что лишь тут подавали на­ стоящий турецкий кофе и делали это настоящие турчанки. По обыкно­ вению, они двигались, шурша экзотическими паранджами, их черные очи сверкали из-под материи призывно и загадочно, гибкие тела изви­ вались под подносами с той вызывающей грацией, которая напоминает древний чувственный танец. Они с охотой садились на колени к мужчи­ нам и, если карман последних был способен окупить грех перед Алла­ хом, открывали свои очаровательные лица. Но большего тут не полага­ лось. Из-за высокой стойки за красавицами следил желтоглазый турок в чалме, с пушистыми усами, и они тут же исчезали, увертываясь от рук и сдержанно смеясь зовущим гортанным смехом. Иллюзию иного мира здесь дополняли старый гуцул со скрипкой — он сидел в своем ярком наряде на двускатной лесенке, напоминавшей судейскую вышку на ип­ подроме— и ни с чем не сравнимый благоухающий кофе. Его мололи тут же за стойкой, и потому запах его источала сперва эта тёплая ко­ ричневая мука, а затем и дымок над чашечками, толпившимися на под­ носах. Уединенное местечко под окнами подвала, откуда можно было наблюдать ножки дам, гуляющих на тротуаре, сапоги офицеров, коты и штиблеты, носило шутливое прозвище «приюта заговорщиков» и бы­ ло любимым прибежищем служителей муз. Теперь здесь, кроме Шадра и Саввы Андреича, дружба которых начиналась еще в 1910 году в па­ рижской мастерской Огюста Родена, были четверо их новых и старых приятелей. Савва Андреич достал из саквояжа папку и, развязывая тесемки, сказал, что после встречи с неизвестным у церкви он живет будто в го­ рячечном бреду. Не затихая, болит душа. Он боится за жизнь Кафы, на­ до ехать, лететь в Городища, но вот отправить его обещают лишь завтра. — Тебе дали какую-нибудь бумажку о помиловании? — спросил Шадр. — Нет. От церкви я, конечно, вернулся. Был у Гинса. У этого вы­ сокомерного профессора, ударившегося в политику. Бумажки он не дал, а вот глядел сострадательно: «Не волнуйтесь, все будет в совершен