Сибирские огни, 1977, №12

бий зад. Слева от них перешептывались и, кажется, пересмеивались два молодых бородача в нарядных голубых рубахах. У богатого борода лопатой, у бедного шилом, почему-то припомнил художник, оскорбляясь за унижаемое людьми таинство святого обряда. Полоротый дурак и бородачи пялили глаза на барышень из хора, полковник брал из кар ­ мана какую-то сладость и совал в рот, священник читал торопливо и невнятно, без желания тронуть прихожан, кадильница его взлетала обыденно и очень уж часто. Неправда, думал художник, чудовищная неправда! Но вот в храме произошло едва уловимое движение, священник вышел из царских врат, лицо его оживилось, а голос стал таким же красивым и вдохновенным, как звучание хора. Теперь художник видел перед собой глубоко верующего, кроткого, слабого, а в эти минуты и счастливого человека. Нежность опахнула его душу, и тотчас же от­ крылась красота службы и храма. Казалось, под сводами натянулась и зазвенела какая-то невидимая низкая струна, соединившая все Голоса и звуки в один катящийся, тихий, плавный и в чем-то грозный прибой. Люди приблизились к пастырю, как бы ища у него защиты, дурак пере­ крестился, схватил себя пальцами за рот и, растягивая его, стал валить­ ся на колени в ноги священнику. Чья-то молящаяся рука задела художника за спину, он шагнул впе­ ред и тоже опустился на колени. — Боже, боже! — зашептал он, не узнавая своего голоса и удив­ ляясь ему. Через минуту он леж ал распростертый ниц под иконой красавца Христа, облаченного в белые одежды с золотыми тенями и с белой кни­ гой в руке, леж ал , плакал, верил и благодарил. Благодарил тех, кто нашел его среди людей и послал сюда, чтобы спасти обреченную. Благодарил человека с картинными шагами Петра и злым выкачен­ ным глазом, который поднялся выше зла, и заменил жизнью смерть, им Же назначенную. Благодарил того, кто был сильнее и беззащитнее всех, кому люди присваивали то, что не могли сами, чью доброту доказывали собствен­ ной добротой, тем, что могли и что делали. Творимый людьми, их чув­ ствами, совестью, воображением, он бесконечен в повторениях его обра­ за, другой у каждого, свой у каждого, то суровее, то милостивей, а у него, старого художника, самый добрый и оттого самый прекрасный. Спасибо тебе, мой бог! Человек, остановивший его за церковной оградой, сделал любез: ное лицо и заговорил прокуренным, глухим и, нельзя не отметить, при­ ятным и выразительным голосом. — Я все знаю,— сказал он.— Я шел за вами от ставки верховного... Наблюдал этот ваш благодарственный панегирик богу. Ваши слезы. — Кто вы? — Поэт. Но у Колчака нет такой профессии, и я зарабатываю на хлебушек в департаменте печати.— Неизвестный переждал, пока их ми­ нуют полковник с крашеными усами, дурак и молодая дама в длинной траурной вуали.— Не посылайте телеграммы друзьям помилованной — вот ради чего я гнался за вами. — Не посылать? Почему же? — Городищенские пинкертоны мгновенно представят телеграмму Гикаеву. Все дело в этом. Гикаев же... Понимаете, конечно? Он найдет повод для истерики и для чрезвычайного поворота: казнит несчастную до прибытия бумаг о помиловании.