Сибирские огни, 1977, №12
— Я прибыл из Городищ, ваше превосходительство. Сказать, что это Кафа, художник почему-то не решился. — Припоминаю! Язвительная бабенка с нелепым восточным про звищем. Простите, я невоздержан, конечно. Но...— Колчак глянул на свою руку и стал стягивать перчатку, порывисто высвобождая палец за пальцем.— Слово «адмирал», как знаете, человек придумал для ба бочки. Очень красивая. Крылышки из черного бархата. Мавры перенес ли это слово на особу морского вождя. Кем же после этого крещения стал морской вождь? Богом? Детская шарада! Был и остался божьей тварью, как и бабочка. Я не бог, милый Савва Андреич. Предел моего возвышения: кайзер-флаг на грот-мачте1. Художник молчал. Накатывалась катастрофа, и он боялся пока зать, что слышит ее крадущуюся поступь. • — Согласитесь, милейший,— продолжал между тем Колчак,— она уже вычеркнута из книги жизни. Ее нет. По-вашему, это произвол и на силие? На мой же взгляд: чистая совесть сведущих лиц и законы лю дей и бога. Если теперь всевышний захочет сохранить ей жизнь, он сде лает это, не прибегая к моей помощи. — Что ж тогда? Смерть этой несчастной необходима? — спросил художник, ожесточаясь и багровея. — Божественное право защиты,— примирительно заметил Пепеля- ев.— В борьбе со злом Гегель допускал и такое право. — Тогда признайте это право и за мной! — резко обернулся на него Савва Андреич. — Вы боретесь сейчас со злом? — внятно спросил Колчак. Он не был выше художника, но теперь глядел на него свысока, че рез эллинскую горбинку носа, по-птичьи неподвижным, зорким и, ка жется, любопытствующим взглядом. Художник слегка отстранился и покрутил шеей, как вол, сбрасывающий ярмо. Даж е казнь, мудро взве шенная, сказал он, и освященная авторитетом великого философа, оста ется убийством, а следовательно, и злом. — Не могу! — твердо сказал Колчак и, обойдя столик картинными шагами рассерженного Петра, остановился под самым окном. Похоже на дуэльные приготовления, подумал художник. Судьба развела их и поставила друг против друга, по разные стороны барьера. Теперь Пепеляев проверит дистанцию, вручит пистолеты и подаст команду. И в ожидании выстрела хохолок его легкомысленной боро денки повиснет бестрепетно. «Пустое сердце бьется ровно». Впрочем, бьется ли? — Ваш отказ, адмирал...— заговорил он, с трудом унимая волне ние.— Простите, я должен произнести вещи, неприятные для слуха. Ваш отказ, как я представляю, питается прискорбными чувствами уязвленного самолюбия: (Через эллинскую горбинку адмирала, стояв шего боком к окну, посветил внимательный огонек.) Простите, прости те... (Пауза.) Нерасположение, которым вы отвечаете ей, вполне оправ дано: не признав за вами права решать ее судьбу, она, ^конечно же, унизила вас. Она дерзка и самоуверенна. Но это же свойство всякого гения. Я не оговорился, она гениальна. И было бы несоразмерным злом, я повторяю это сакраментальное слово!.. Было бы несоразмерным злом казнить ее ради личного удовлетворения, пусть справедливого, пусть благородного... ,, — Сожалею, господин Попов, но время нас торопит. Колчак держал на ладони маленькие карманные часики. 1 По уставному этикету военно-морских сил России кайзер-флаг поднимался на грот-мачту корабля, ведомого генерал-адмиралом.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2