Сибирские огни, 1977, №12
Присел на качалку. Качнулся. И не то сказал вслух, не то услышал из прошлого: — Мою любовь широкую, как море, вместить не могут жизни берега... Могут. Перед глазами качнулось море. И чайка. Теперь могут, ибо все проходит, скудеет, рушится, падает, становит ся прахом, пылью. А то и ничем. Пустотой. Поднялся, плеснул из графина, поморщился на пахнувшую сивуш ным духом крутобокую рюмку и запрокинул голову. Стало хорошо, и снова увиделась Варенька. Нет, в дневниковую тетрадь он уже ничего не запишет. Приблизился к окну: дождь иссякает, тьма мешается со светом, а сверху, из Варенькиного окна, все еще сеется на землю щедрая позолота. «Пойду»,— решил ощ Поднимаясь по обшитому галуном толстому ковру, увидел, что гос тиная открыта, темна, но из комнаты жены посвечивает узенькая поло ска света. Легонько постучал по косяку и, не дожидаясь голоса, толк нул дверь. Варенька сидела в кровати с одеялом на поставленных горкой коле нях и читала. — Ты? — изумилась она и мгновенно закрыла книгу. Глаза широ ко открыты, в них тревога, что-то мятущееся, такими он их давно не видел. — Не помешал? — спросил он учтиво. — Как не стыдно, Глеб? Она уронила голову на колени и заплакала. — Что-нибудь случилось? — спросил он и нерешительно взял из ее рук толстую книгу.— Куприн? — И вдруг понял, что не знает, как от нестись к ее слезам .— Пожалуй, я тоже почитал бы Куприна. — «Суламифь»? Варенька перестала плакать, поправила выбившийся у виска упря мый завиток и поглядела на мужа. Печально, пожалуй, с насмешливым упреком. — «Суламифь» уже позади, дорогая,— сказал он.— Нас тащит не умолимый поток — так ведь? И оттого песня о нежном чувстве где-то уже за нами. — Д а , конечно...— Она подвинулась, освобождая место, подобрала под себя одеяло.— Может, присядешь? — Спасибо. Я бы хотел повторить вопрос: что-нибудь слу чилось? — Душка Жанен предложил мне тайный союз, руку и сердце. И пол-Франции. — Отрадно, что ты сохраняешь чувство юмора. И все-таки — что с тобой? — Пьяная чувствительность... Я подшофе, слышишь? И вот ошелом лена и растрогана твоим появлением. — До слез? — Ах, если бы ты оставил свои прокурорские вопросы, Глеб. Пой ми. Твоя должность, власть, которой помазано твое чело, устрашение и угнетение, которым ты отдаешь всего себя, себя и меня, развели и отда лили Насша тысячи верст. Мы остались вместе, у нас общий дом, но мы разлучены.— И смягчая тон: — Я так несчастна! Губы ее прыгали. 1 Он присел и, разглядывая у себя в руках массивную книгу, загово рил раздумчиво и примиряюще: — Варюша. Я знал тебя другой...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2