Сибирские огни, 1977, №12

Ага! Попались, субчики-голубчики! Лапки! Лапки вверх и в гла­ зах молитва! Бысс-трраа! Беляк крался по комнате каким-то странным колесом, забирая к окнам и отдаляясь, будто для замаха. Пистолеты пьяно ходили в его руках. — Бысс-трраа! Подпольщики у стола — неподвижны, как два больших камня: нет для них пьяных пистолетов. Рука Чаныгина в кармане с ножом. Поджи­ мая губы, он с прищуром вглядывался в лицо беляка. — Подражаешь той обезьяне? — Спросил, щупа?(, без уверенности в голосе,— В каждой руке пукалка! — Узнал! — почему-то весело загремел беляк. И, утвердившись на одной точке, ноги, раздутые пузырями галифе, стоят циркулем, вдруг кинул один пистолет Чаныгину. — Лови! Чаныгин поймал кувыркающийся в воздухе пистолет, не взглянув на него, продолжая следить за пришельцем. — На и тебе! — выдохнул тот, кидая на стол второй пистолет, мягко заскользивший в сторону Пахомова.— А теперь кончайте! Усталая обреченность в голосе. И сел. Спиной к столу и к обоим подпольщикам, разматывая на голове грязный бинт. — Ваш приказ,— голос незваного гостя набирает силу, длинные ру­ ки широко брошены по столешнице.— Ваш приказ, оставаться у Деда, я нарушил. Дезертир не дезертир, а вот — собственной персоной и вопреки приказу. Дед, конечно, человек, он не против. Назад же к нему — только в мешке, как подстреленный заяц... Что мне делать, объясните? Тут Ка­ фа, тут моя судьба, но сам я не ко двору. Поплавок, по которому контр­ разведка без труда выловит всю рыбку. Твои золотые слова, Пахомыч! Вот и вышло: я хочу стрелять в гадов здесь, а здесь нельзя. Труба мальчику! Перед подпольщиками сидел Григорий. Черные орлы на белом сук­ не, белая кокарда, галуны и, как ни странно,— Григорий. Чаныгин су­ нул пистолет в карман и стал медленной развальцей обходить стол. — Ну, добывайте кровушку! — возвысил голос Григорий,— Или сла ­ бо, манжеты трясутся?! Тогда вон... поманите Грача, у него ножик длин­ ный. Тихо и верно. — Понимаю,— сказал Чаныгин и сел рядом с Григорием,— 1еперь вижу, почему на тебя жаловался Дед: дескать, лезешь под пули, смерти ищешь. Ты коммунист, Григорий. — Коммунист. • Нервно зевнул, потер глаза кулаками: Тебе — коммунист, а кой-кому—стукач и дешевка. Поежился. Нелегкий это груз, секретарь. Ты загнал меня в тайгу от Грача и забыл, что я весь тут. Все эти ночи я был в мыслях тут. Среди вас. В камере у Кафы. Ж дал с нею расстрела и видел оттуда, из камеры, как вы все без­ заботны и безруки. Кровь льется, Степан, но чувства не умирают. И ни в какой крови их не утопить, ни в грешной, ни в праведной. И не отсрочить. — Дело может отсрочить,— нажал Пахомов на слово «дело» и вы­ шел из-за стола. . „ — А ты не подходи, Пахомыч, не надо! - Григории скинул руки со столешницы,— Для этой темы ты сухарь и демагог. И не обижайся! Не подходи! СГрудИлись подпольщики, нестройно поднялся и тотчар же смолк легкий ропот. Чаныгин глянул на Григория, на людей и мрачно насупился. 4 . Сибирские огни № 12.