Сибирские огни, 1977, №12
вали в прочные корзины из краснотала. Пулеметы Шоша и Сантетьен, японские карабины, винтовки Росса обматывали тряпками и. обвязывали телефонным проводом. В глубине глухого крытого двора, выстланного кругляшами лиственницы, одиноким призраком реял Данилка, опусто шавший тайники и клети. На черной воде качался обласок. Луны не было.. Всплеск весла, и тень под другой тенью заскользила вниз к потаенному лагерю Каланда- ришвили. После Данилки к реке с оружием ходили партиями по нескольку че ловек. Последними ушли братья Терентьевы, Вострокнутов и деверь Ксении Владимировны Прохор Вотяков. Поджидая их возвращения, под польщики сбились вокруг трактирного стола, узкого и длинного, негром ко разговаривали и курили. Чаныгин сапожным ножом крошил на доске корешки самосада, Пахомов читал какую-то книгу, положив на колени и дальнозорко откидывая голову. Свет в лампе был притушен, у стен жалась темнота, в дальнем углу изредка поскрипывал сонный сверчок. — Долгонько что-то гуляют хлопчики,— сказал Пахомов и перело жил книжку с коленей на стол. Никто не отозвался. Грачев побарабанил казанками пальцев по столешнице, угнул го лову и, глядя на мреющий огонек лампы, запел тихо, задушевно и печально: От павших твердынь Порт-Артура, С кровавых Маньчжурских полей... К его голосу стали присоединяться другие голоса, но звучали они еще тише, и потому долго казалось, будто пел один Грачев. Калека, солдат истомленный, К семье возвращался своей. Пахомов медленным движением закрыл книгу, поскреб у виска, кач нулся на табуретке и стал подлаживаться под голоса своей неимоверной октавой. Было видно, что он старается петь возможно тише, но его бас катился, как мощная несмиряемая река, и топил под собою все звуки. — Ты что это, Пахомыч? — вскинул на него глаза Чаныгин.— Маль чик, что ли? Базлаешь на всю тайгу. Голос Пахомова зазвучал тише, тенорок Грачева вынырнул из реки и стал еще душевней: И насмерть зарублена шащкой Твоя молодая жена. Подпольщики замолчали, потом задвигались и стали выходить в коридор. Чаныгин спрятал нож и, сгребая в кисет табачное крошево, глянул на Пахомова: — Что это? З а дверью, в глубине коридора, должно быть на выходе во двор, приглушенно гремел невнятный окрикивающий голос Ивана.— «Свой, свой!» — последовало в ответ.— «А ну к свету!» — крикнул Иван.—• «К свету, так к свету. Но руки! Прочь руки!» — Гость какой-то,— сказал Пахомов, поднимаясь.— Пойду взгляну. И тут же остановился. По коридору забухали быстрые нервные шаги, потом,— резкий пинок в дверь, и в комнате — беляк во всей красе. Обношенная горбатая фу ражка, погоны белого сукна, черные орлы со скипетрами в когтистых лапах, вензель «АК> — адмирал Колчак, пол-лица в марле, обе руки вы кинуты над головой и в каждой по пистолету.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2