Сибирские огни, 1977, №12

Никаких восторгов! — предупредил из-за спины голос Максима.— Бумаги о казни уже заготовлены и ждут подписи верховного. Честь имею! Художник вскинул руки и захлопал: она жива, спасение возможно! Он ликовал вместе с другими, но это было свое, отдельное ликование, выражавшее тайную от всех свою, отдельную радость. И так как он хло­ пал дольше других, Колчак искоса, не поворачивая головы, глянул на него внимательным взглядом, и уголки его губ дрогнули. Художник по­ думал: это Колчак. Я помню, этот человек дважды входил в зал, я хоро­ шо помню, как он дважды входил в зал, говорил впечатляющую патети­ ку, вызывая овацию, но вижу его впервые. Раньше была лишь его тень, обозначенье. Поигрывая отменной выправкой, Колчак прошел по бухарским ков­ рам, выстланным черно-желтой дорожкой, и поднялся на возвышение для присяги. Узкая нервная рука легла на евангелие. Теперь художник следил за каждым его движением. Он, этот человек, только он, этот че­ ловек, мог остановить казнь... Эллинская горбинка на крупном носу, ма­ ленький подбородок, большое ухо, лицо смугло и бледно... Только он, только один он... По золотому полю погона навстречу преосвященному Сильвестру летят три черных двуглавых орла. Золотой Георгиевский крест на груди и золотой Георгиевский крест под горлом в створе высо­ кого жесткого воротника горят самозабвенно и жарко... Мундир англий­ ский, погон российский... Вот он встал в профиль, и теперь на фоне риз- ных одежд архиепископа отчетливо виден его выкаченный, неестествен­ но высоко поднятый глаз — мерцающая алмазная пуговица. Ж ивая и мертвая одновременно. Пришло чувство, близкое к страху. Этот человек может быть жестоким. И скорей не по натуре, а оттого, что честолюбив и чрезмерно возвышен. Отягощен властью и сознает себя источником власти, а сейчас и зрелища. Он хочет быть зрелищем. И ради него, этого зрелища, входил в зал крупными шагами Петра, уходил и пришел снова. Уходил и возвращ ался, уподобляясь театральному персонажу, связанно­ му сценарием и словами. — Обещаю и клянусь,— сказал Колчак, и глаз его стал еще выше и, кажется, страшнее.— Обещаю и клянусь перед всемогущим богом, свя­ тым евангелием и животворящим его крестом быть верным, неизменно преданным Российскому государству, своему отечеству. Только он, только этот человек, думал художник. — Обещаю и клянусь служить ему по долгу верховного правителя, не щ адя жизни своей, не поступая во вред делу и отечеству, не по чувст­ ву родства или корысти, не по зову дружбы, памятуя единственно о пре­ успеянии государства Российского. Он. Он простит ее. — Осеняю себя крестным знамением и целую слова и крест спаси­ теля моего. Аминь! Нотки суровой торжественности в голосе адмирала сменила легкая растроганность и что-то от раздумья и тревоги. Меч окропила никем не увиденная слеза. Т ак думал теперь художник. И еще он думал, что че­ ловек этот слаб . Слабость ж е духа ближе к доброте, чем сила. Он простит..^ 4 Транспорт оружия для Каландаришвили готовили ночью на Чупро- вой заим к е в том длинном з ал е с шестью окнами, где во времена Корфа залетный плясун в белом цилиддре выколачивал трепака,^ а чудодей Мойща добы вал смычком голос рыдающего человека. Английские гр ан а ­ ты в черепашьем панцире укутывали в концы и ветошь и тут же уклады