Сибирские огни, 1977, №12

ший из-за реки ленивый ветерок все еще пах залитым костром, на плат­ форме у станции громоздились в беспорядке пожарные машины, телеги, багры, лопаты. Но пожар уже был в прошлом. У пакгауза три казака без рубах, но в сапогах и бриджах, безуспешно заводили в станок для ковки дикого монгольского скакуна, тянули за повод, понукали, а когда тот взвивался и нес над ними мохнатыми некованными ногами, смеясь, отбегали в сторону и принимались крутить цигарки. С цинковой крыши казенного дома, мягко отвечавшей солнцу неярким сиянием, мальчишки гоняли шестами голубей. Рабочий с брезентовой рукавицей на одной ру­ ке толкал перед собой вагонетку с зеленым ушатом для питьевой воды и с красным флажком на площадке. Играл рожок стрелочника, а где-то далеко на перегоне кричал паровоз. Чиновник особых поручений опустил раму. Прямо перед ним сидел на бревне под штакетом парнишка лет две­ надцати и баловался увеличительным стеклом. На лице чиновника осо­ бых поручений затрепетал зайчик. Он досадливо отстранился и, рассме­ явшись, погрозил парнишке пальцем. Тот показал кулак и, сунув руки в карманы, с независимым видом пошагал вдоль перрона. Что сохранит ему память о нашем времени? Чиновник особых поручений думал о парнишке. Что он видит вокруг себя, этот несмышленый драчливый росс? С кем он, с белыми? Смешно и наивно! Вот он обернулся и еще раз погрозил кулаком. Мне неприятна эта стихийная враждебность, но понять ее нетрудно. Я пассажир с удоб­ ствами и привилегиями. На мне соломенная шляпа-канотье, в руке ши­ карная палка, я чисто выбрит, благоухаю гвоздикой, мои холеные руки белы и нежны. В его представлении я коммерсант, буржуй. Дети опреде­ леннее в своих пристрастиях, чем взрослые, и сторону в споре они выби­ рают не колеблясь. Но почему я гляжу на него с грустью и сочувствием. Почему я сначала спрашиваю, кем будет он, и лишь потом — что будет со мной? Повернуть? Склонить голову? Под чьей-то ногой хрустнул балласт. — Вадька! — крикнул снизу Гикаев.— Ну, как, все в порядке? Белые газыри топорщатся, лицо сияет. — Д а , вроде. — Может, спустишься? Младший брат оглянулся на купе, на саквояж, на даму под белой вуалью, с мальчиком. — Д а , конечно. Сойдя на землю и опираясь обеими руками на свою роскошную палку с нашлепкой серебряной монограммы, чиновник особых поруче­ ний сказал, что одна мысль о неминуемом отъезде делает его калекой. — Д авай обнимемся, брат... Может статься, и не увидимся. — Кого ты хоронишь? — Никого! Так, к слову. Братья троекратно расцеловались. Повисшая за спиной Гикаева рука с тростью делала слабое похло­ пывающее движение, выражая печаль и растроганность. В глазах чинов­ ника особых поручений блеснули слезы. Возвращаясь на «фиате» в свой штаб, Гикаев видел перед собой мокрое лицо брата, его печальные острые лопатки, ногу на подножке, столь же печальную, в стоптанном башмаке, слышал гремящие колеса вагона, треск горящих сосен, видел их встречающиеся вершины, фонтан искр, другое, уже лукавое лицо брата. Потом все это пропадало, перед глазами ложилась последождевая глубокая колея теперь уже сухой пыльной дороги, и только в ушах это видение оставляло еще шум огня