Сибирские огни, 1977, №12
шевики. Ты навяжешь им восстание, и они разнесут станцию в щепки. Куда беж ать тогда? В таежные дебри? На рогатину? — Горит лес,— сказал вдруг Гикаев и, громыхнув сапогами, пошел к окну. От окна обернулся. .— Поди сюда, Вадька! — пригласил рукой.— Страшная картина! Поднимаясь над столом, гость увидел жену брата, стремительно вошедшую в гостиную. Серое встревоженное лицо. Прическа спутана. И совершенно неверо ятный .наряд: наброшенное на плечи зимнее шелковое манто с меховой опушкой по подолу, одна нога голая, босая, на другой черный чулок и такой же черный чулок в тонких нервных руках, пытающихся соединить под животом полы манто. По-видимому, в спешке она надела на себя первое, что попало под руку. — Извини, Вадим ,— ск а зал а она, глядя на мужа.— Ж орж , я не слы шу выстрелов,— голос ее дрогнул.— Объясни, что происходит. В город вошли красные, а я не слышу выстрелов. Где наши, Жорж? — Успокойся, это не красные,— отозвался Гикаев и пошел навстре чу жене.— Горит лес. В твоих окнах отблески горящего леса. Опусти шторы и спи спокойно. Я провожу тебя. — Красные на Тоболе,— добавил Вадим. —*- У нас есть свои красные,— слабо возразила она и поглядела на гостя с надеждой и страхом. Зазвонил телефон. Гикаев подал жене знак и, подойдя к столику с аппаратом , снял трубку. — Генерал-майор Гикаев,— сказал он.— Понимаю, понимаю. Д а , конечно. Конечно. Поднимите хозяйственную роту. Ну, а это решите са ми. Решите сами, повторяю. Трубка клацнула. — Дежурный по гарнизону,— объяснил он.— Действительно горит лес. Причин для паники никаких. Вот моя рука, дорогая! Потом братья стояли у окна и молчали. Д алеко у горизонта ворочалась в дыму большая красная вода. А прямо из воды, из красного дыма вставали облитые плавящимся зо лотом, прекрасные в своей последней красе вековые сосны. Слева за уго ром начинали падать сушины. И тогда вполнеба мягким бесшумным взрывом взлетало над тайгой скопище искр, делалось светлее, и оттого врытое в землю хранилище с его дощатыми трубами напоминало теперь всплывшую над водой исполинскую подводную лодку, а все, что откры валось глазу ,— печальный конец морского боя. Где-то унывно и безнадежно бил колокол, лаяли собаки, мычали коровы. — Ж ена успокоилась? — спросил гость. — На словах — да. — Что ты думаешь сейчас, Жорж? Гикаев не ответил. — В детстве ты отвечал на этот вопрос охотно и становился ху- дожником. — Так... О делах службы. — А я философствую... Ты назвал эту картину страшной, я бы на звал ее величественной. К чувству страха перед разгулом и неумоли мостью стихии она добавляет уважение и преклонение. Д ум ая так, я по нимаю своего далекого и дикого предка, которому величие огня пода- рило первого бога, первую радость веры, сладостное чувство подчинения идее, символу, а не грубой силе. С этого места я острее вижу свои не счастья. Я куда-то шел, карабкался , что-то называл делом своей ж и з ни, мне уже мерещился победный звук трубы, но пудра осыпалась, дело
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2