Сибирские огни, 1977, №12

4 В прихожей горел свет. Странно, подумал Гикаев, стягивая перчат­ ки и оглядываясь. В этот поздний час жена его, по обыкновению, уже спала. A-а, брат?! На маленькой белой табуретке стоял кожаный саквояж на пуговицах, а рядом, в углу, роскошная ореховая палка с монограммой и накладным полукольцом рукоятки из черного дерева. В глубине дома застучали туфельки. — А у нас гость! — сказала жена с порога.— Твой брат Вадим. Может, переоденешься? Ну, как хочешь. Схватив палку и припадая на нее с преувеличенным усилием, Ги­ каев вдруг загудел низким страшным голосом серого волка, . который собрался кого-то съесть: — А ну, где этот барашка-замарашка! Гость стоял у окна, вполоборота к дверям с книжкой в руке, и, как только Гикаев затукал копытцем палки по гостиной, с улыбкой повер­ нулся к нему и спросил тем же страшным голосом: — А сколько вас сушеных на фунт идет, сударь? Они обнялись, тиская друг друга и дурачась. — Ну вот, наконец-то! — сказал гость, оглядывая брата счастли­ выми глазами.— А ты не изменился, Жорж. — Ладно тебе. Не изменился... Тронув брата за локоть, Гикаев показал на кресло: — Давай сюда, малыш. Уселись за круглый низенький стол, покрытый двумя скатертями. На белой — цветная, вырезанные из желтого сукна осенние листья в густой красной паутине. Хозяина и гостя обступали теперь пять узких и очень высоких окон, полных звезд и черного небесного бархата. Об­ разуя легкий светлый фонарь, они, казалось, парили в небе, так как земля лежала низко, а за чистыми стеклами сверкала и дымилась ни­ чем не заслоняемая звездная россыпь. Это ощущение, по-видимому, вернуло гостю что-то памятное, он сцепил пальцы рук и, качнувшись, опустил голову. — Умерла Маша,— сказал он глухо, и лицо его выразило страда­ ние. « — Помню. Ты ведь писал. — Писал, брат. — Она очень страдала? — Рак выел внутренности... Ты знаешь, когда я думаю о-ней, я ви­ жу на одеяле ее живую и уже мертвую прозрачную руку в слабых ры­ жих веснушках и понимаю, так она жаловалась на свою боль... — Ты всегда был чувствительным мальчиком, Вадим. Успокойся, малыш! — И почти беззвучно, одними губами: — Успокойся. Под фонарем, под яркими звездами звенящим на булыжнике, цокаю­ щим вихрем промчался казачий разъезд. Гость замер, провожая слухом горстку ночных всадников, и когда все стихло, сказал, что самое страш­ ное в его положении — это возвращение в Омск. Нравы этого города те­ перь называют мексиканскими, желая, очевидно, выделить что-то, идущее от неуемного коварства, и он рад, что путь его лежит дальше. — Ты разве не ко мне? — К тебе, как видишь. А вообще-то за русские пределы, брат. — Неужто в Японию? Нет, в самом деле? И чего ты не видел у этих азиатов? — Многого, Жорж. Японского гостеприимства, японского императо­ ра, домиков, которые зовут чайными, гейш... — Постой. Я ведь не знаю, в каком ты теперь качестве?