Сибирские огни, 1977, №12
— Ты скажи все-таки, кто он такой, этот Светлов? — Как кто? Поэт. — Это я знаю, что поэт. Это мне звони ли из Барнаула. А вот к кому его прирав нивать? — Как приравнивать? — Ну, скажем, если в масштабах края? К заведующему отделом или выше? Я с удовольствием переадресовал этот вопрос к появившемуся в дверях Михаилу Аркадьевичу. — К кому приравнивать? — ответил Свет лов.— Маяковский небезосновательно при равнивал себя к солнцу. Если приравняете меня к карманному фонарику, не буду воз ражать. Руководящий товарищ возил нас по рай ону и везде и всюду не забывал подчерк нуть свою роль. 1— У трактористов трехразовое горячее питание,— заявлял он.— Это я организовал. — Первый в районе книжный магазин. Это я организовал. Однажды мы подъехали к Оби. Река в тех местах широкая, просторная и пустын ная. По спокойной глади пробегали лишь солнечные блики, да где-то далеко вправо виднелась рыбаикая лодка. Михаилу Аркадьевичу, очевидно, хоте лось помолчать, полюбоваться природой этого безмолвного берега. Но наш неуго монный гид энергично шел к нему, считая необходимым доложить о своих новых за слугах. Светлов смотрел куда-то мимо него. Взгляд его потерял свою обычную мяг кость, глаза были недобро прищурены. — Скажите,— поинтересовался Михаил Аркадьевич,— а Обь ' не вы организо вали? Однажды Светлов озадачил меня: — Как думаешь, у него, этого нашего спутника, есть шуба? Шел июль; и вопрос показался мне не сколько странным. — У него нет шубы,— заявил Светлов.—г Иначе он носил бы ее и летом... Однажды я встретил Михаила Аркадьеви ча в Москве, все на том же Тверском буль варе, на этот раз возле Никитских ворот. Он шел неторопливо, наслаждаясь звонким, прозрачным предвесенним днем. — А, это ты, босяк! Откуда ты взялся? Ах, да, у вас престольный праздник. Светлов имел в виду 40-летний юбилей журнала «Сибирские огни», в связи с кото рым группа писателей-сибиряков была приглашена в Москву. — Слушай, а ты, говорят, на меня паск виль пишешь. В тех же «Сибирских огнях» публикова лась моя повесть «За все на земле». Один из героев этой повести получил приглаше ние на поэтический семинар. И здесь... Впрочем, есть смысл привести эту странич ку, так как в ней я действительно стремился запечатлеть облик Михаила Светлова. «...Разбирая стихи молодежи, старый поэт был очень вдумчив, осторожен и делика тен. Он оставался таким и тогда, когда встречались стихи, написанные в чуждой ему литературной манере. Однако, когда дело дошло до Антипинского, поэт заявил: — Никогда не видел такого чуда, чтобы в искусстве, во всяком случае в таком его цехе, как поэзия, удалось кого-то обмануть. А, между тем, я много лет имею отноше ние именно к этому цеху. И вы, мой юный друг, напрасно стараетесь. Никого вы не обманете, только разве себя. Знаете, кто- то, не помню, может быть даже я, однаж ды изрек: «Ничто так не старит, как годы». Но, глядя на вас, я чувствую лживость этого изречения. В ваших стихах нет и намека на то, что называется молодостью...» Разумеется, ничего неуважительного о Михаиле Аркадьевиче я не написал, да и написать не мог, и сказал ему об этом. — Может быть. Повесть я не читал,— ответил Светлов,— но ведь у нас писателя большей частью изображают как штатного городского сумасшедшего. И не кто-нибудь изображает, сами же литераторы. Этим они доказывают уважение к своей про фессии. На совещании, посвященном 40-летию «Сибирских огней», в марте 1962 года Светлов выступал последним. Для многих это был день отъезда из Москвы, другие спешили решать свои дела в столице. Еще до выступления Михаил Аркадьевич приметил торопливость, кото рую очень не любил на литературных соб раниях. Сказал об этом по-своему: — Все вы здесь как-то торопитесь, как будто уже прозвенел третий звонок, а я хотел бы еще немного посидеть с вами в пристанционном буфете. Выступление Михаила Аркадьевича было очень интересным. Светлов говорил о си бирском колорите в поэзии. От него я впервые услышал теперь уже нередко пов торяемую мысль, что просторы страны на лагают определенный отпечаток на харак тер поэта, на поэтические средства. В то же время Михаил Аркадьевич пре достерегал от эксплуатации отдельных, чисто сибирских поэтических аксессуаров, вроде «тайга», «сохатый», «кедрач» и др. — Колоритные слова еще не создают ко лорита,— утверждал Светлов.— Колорит — это прежде всего ощущение, это чувство и мысль. Чувство и мысль делают одно сти хотворение не похожим на другое, а пов торение одних и тех же слов, наоборот, убивает всякую оригинальность, сближает и нивелирует стихи разных поэтов. Пересказываю это выступление по своим записям. Оно приводится в том же, треть ем, томе собрания сочинений Светлова, но, к сожалению, в очень урезанном и иска женном виде. Это было последнее публичное выступ ление Светлова, которое мне довелось слы шать... ♦
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2