Сибирские огни, 1977, №12
Светлова позабавило то, что я живу, как он выразился, «под Союзом». — Ведешь подкоп,— смеялся он. Дня через два, когда я уже собирался уезжать, в маленькой полуподвальной ком натушке неожиданно появился Светлов. — Принес немного взрывчатки,— заявил он и поставил на стол бутылку вина. Через минуту в комнате появился еще один гость — дед Аллы Киреевой по мате ри. Старик нередко заглядывал ко мне, так как, томясь очевидной скукой, нашел во мне терпеливого и заинтересованного слу шателя. Старик был далек от литературы, но тер риториально оказался в самом центре лите ратурной жизни страны. Знал многих писа телей, видывал даже великих. Наблюдал многие бытовые сцены из писательской жизни. Ум у него был ироничный, память, прав да, заметно слабела (деду шел уже вось мой десяток). В тот раз дед был в ударе, говорил поч ти без умолку. — Раньше-то писатели пешочком ходили. Это сейчас все,, глядишь, на машинах подъ езжают. Люди-то у них в книжках пешком ходят, а они все на машинах. Один вон поэт песню сочинил: «Я иду, иду по полю...» А сам поди-ка уже и забыл, когда ходил. А я помню, как Горький сюда приходил. Пешочком. С тросточкой. Вон там скамейка стояла и клумба с цветами была разбита, он на этой скамейке и отдыхал. День был хороший, летний, к вечеру уже клонился. Он долго сидел, Алексей-то Максимыч. Больше всего дед повествовал о своем зяте, отце Аллы, безвременно умершем критике Кирееве. По словам деда, Киреев писал мало, но обладал исключительно тон ким вкусом, и мнение его считалось чуть ли не последней инстанцией. — Все его слушали, и Саша Фадеев слушал. А я недавно гляжу, Саша из маши ны выходит. Я ему: «Саша, иди сюда». Он подошел: «Здравствуй, дед». Я пожаловал ся: «Для чего, говорю, на задах калитку на цепочку закидывают. Я шел и ушибся». А он: «Ладно, дед, не ворчи, исправим. Еще не одну цепочку снимем...» Обещал, а ка литка так и стоит... Много их к зятю-то мо ему ходило. Но он только одного призна вал. Длинноногий такой, все стихи читал. Вот скоро ему памятник будут ставить, фа милию позабыл, а звать Володей. Это последнее особенно понравилось Михаилу Аркадьевичу. — Москва, Москва! — задумчиво заметил он.— Такое можно услышать только здесь. Старик выпил с нами полрюмки вина и затих. Мы почти благоговейно ждали еще какой-нибудь новеллки, но дед, почувство вав усталость, изрек только: «Пойду, приля гу»,— и, с трудом разгибаясь, поднялся со стула. — Да, Володя,— заговорил Светлов.— Без этого Володи вся наша поэзия — да что поэзия) — вся жизнь была бы как хлеб без соли. По словам Михаила Аркадьевича, и в его жизни великий поэт сыграл немалую роль. — По сути, он первый оценил аГренаду». И Светлов рассказал мне историю этого стихотворения. В третьем томе изданного посмертно собрания сочинений поэта ска зано: «В двадцать шестом году я проходил однажды днем по Тверской мимо кино «Арс» (там теперь помещается театр имени Станиславского). В глубине двора я увидел вывеску: «Гостиница «Гренада», и у меня появилась шальная мысль — дай-ка я напи шу какую-нибудь серенаду». Мне Михаил Аркадьевич рассказывал все это более подробно. В «Гренаде», как вспо минал он, проживал тогда критик Леопольд Авербах. Это был молодой, но уже лысею щий начетчик, считавший себя более свя тым, чем папа римский, и деливший всех писателей на чистых и нечистых. Светлов хотел написать на него эпиграмму, но на строение было отнюдь не для сатиры. Тог да Михаил Аркадьевич стал подумывать о серенаде. И тут он мысленно перекинулся в страну душистых лавров, тенистых смо ковниц, олив и винограда. Он представил себе приземистые глинобитные домики, лю дей в вельветовых брюках и нанковых сандалиях, которые не каждый день едят досыта, но обильно поливают собственным потом не принадлежащую им землю. — И тогда возникла «Гренада». А могла бы появиться только эпиграмма на Аверба ха,— закончил Светлов.— Вот так-то, босяк! Если хочешь стать поэтом, не стреляй из пушек по воробьям... Летом 1955 года Михаил Аркадьевич при ехал в Барнаул. Целью его поездки было создание пьесы о «покорителях новых земель», как тогда громко называли кол хозников и новоселов, распахивавших це лину. В те годы гостило у нас немало писате лей — упомянутый уже Александр Яшин, Галина Николаева, Александр Бек, Михаил Бу^еннов, Николай Леонтьев, Георгий Радов, Марк Соболь, Анатолий Злобин, Александр Николаев, Андрей Досталь и другие. Между прочим, приезжал молодой Евге ний Евтушенко, который и раньше бывал на Алтае в геологической экспедиции. Тогда он исправно предлагал местной молодеж ной газете свои стихи. Иван Фролов боль шей частью браковал их, рекомендуя мо лодому поэту писать лаконичнее, а также больше читать и учиться у классиков. К 1955 году Евтушенко успел уже всту пить в Союз писателей: где-то, по-моему, года за два до того в «Литературной газе те» появился снимок Евтушенко с Н. Д. Телешовым — самый молодой и са мый старый из состоявших в писательском Союзе. В летний июльский день Евтушенко при шел ко мне часов в 11 утра. Он поражал внушительным ростом, феноменальной па мятью на стихи, самобытностью и смело стью суждений. Помню, что молодой поэт очень понра вился Галине Евгеньевне Николаевой. Она даже предсказала его удивительную судьбу:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2