Сибирские огни, 1977, №12
— А вам не удобнее заполучить наше мнение по этому поводу? — Кинула быстрый взгляд на партизан, запрудивших коридор, с винтовка ми наперевес:— Григорий! Пленного! На середку ослепленной на солнце летучей мышью метнулсй то щенький в белых погонах. Бешмет. Полы распахнуты. Движения ломкие, в остекленевших глазах испуг. — Один вопрос, ефрейтор,— сказала женщина в папахе.— Господа штабисты хотели бы знать, где сейчас личный состав эшелона. Тощенький гнул голову, отводил глаза, не решаясь сказать правду. Офицер в шлафроке придвинулся к нему, дернул на себя и, резко оттолк нув, стал медленно поднимать руки. — Мой маузер на вешалке,— сказал он.— Я выхожу из игры. Но приказа сложить оружие не отдаю. Взгляд его остановился на стареньком, очевидно, уже глуховатом генерале, который, ограждая ухо ладонью, порывался встать к нему так, чтобы слышать его голос. — Этот последний для офицера вопрос,— продолжал тот, не опу ская поднятых рук,— каждый решает за себя. Генерал отечными пальцами отстегнул позолоченную пуговицу на мундире. Сверкнул никелем маленький пистолет, именуемый дамским, и лег на стол с картамй. В ожидании отправки пленные офицеры толпились в глубине салона, где лишь четверть часа назад хорошенькая девчонка с платочком за кор сажем строила персидские глазки старичку-генералу. Многие молча ку рили. Генерал с убитым видом сидел на венском стуле, длинноногий офицер пялил пьяные любующиеся глаза на женщину в белой папахе. Прищелкивая пальцами, он что-то шептал своему соседу, толкал его в бок и снова прищелкивал пальцами. Дальше других у самых дверей спального отделения стоял человек в дорогой шубе на кенгуровом меху и маленькими серебряными ножничками обрезывал кончик сигары. Его пышная холеная борода была нежна и красива, напоминая своей благо родной сединой шкурку черно-бурой лисицы редких достоинств. Наблю давший за его руками плечистый партизан, перетянутый ремнями, мно гозначительно усмехнулся, подошел к нему вплотную, сказал какие-то шутливые слова и, подпушив его бороду, стал легонько наматывать на палец. ' — А этой бороды тогда не было,— сказал он. — Была,— возразил человек в дорогой шубе.— Была от рожденья. И рассмеялся. Он как бы сказал: я шучу, конечно. Бороды у меня тогда действи тельно не было. Мы так хорошо знаем друг друга, что утверждать об ратное было бы смешно и глупо. — Значит, вы стали красным? — спросил он партизана. — Не стал, а был. Был всегда. От рожденья. — И у Гикаева? — И у Гикаева. — А ваш чин? — Человек в дорогой шубе потыкал себя сигарой в плечо.— Липа? Вы никогда не были штаб-ротмистром? И вы не пан Годлевский? У, какой вы притворщик! А я ведь догадывался, но щадил вас, щадил, слышите? Может, это зачтется? О, как сурово! Между про чим, я мог бы принести красным большую пользу. — Сначала отчитайтесь за большой вред. — Большого я как-то не вижу... А вот для ответа я выйду с откры тым забралом. Теперь позвольте один вопрос, если, разумеется, это не заденет предписанной вам тайны. Кто ваша предводительша?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2