Сибирские огни, 1977, №12

ческая быль, какую к той поре я наблюдала. Мужики что-то еще ладят, покуривают, переговариваются, звенит топор, мычит корова, а я сижу у таганка и читаю. Чтобы подсобить костру, который плохо освещает стра­ ницы, мой дядя, поездной кондуктор, поставил возле меня на табуретку свой фонарь, почему-то с зелеными стеклами. Фонарь мало что дает, но его зеленые стекла сеют на книжку тот призрачный свет, свет невидимого с земли далекого неба, о котором тебе рассказывали, свет моря и океана, ночных айсбергов и ночных падей и распадков. И оттого окружающий мир теряет свои звуки и ты погружаешься в сказку. В книге, которую я читала, говорилось о мальчишке-барчуке из большого господского дома. К завтраку как-то ему не подали саечных булочек с маком. «А по­ чему нет булочек?» — спросил мальчик няню.— «Потому что бастуют ра ­ бочие. Хозяин говорит, пеките, а они не пекут. Требуют прибавить ж а ­ лованье».— «А почему хозяин сам не делает булочки?» — «Не умеет, мое солнышко». Предстояло рождество и на другой день слуга собрался поехать на трамвае за елкой. И тут же вернулся. «А почему не привез елку?» — загундосил мальчишка.— «Забастовка, мой мальчик. Рабочие остановили все трамваи».— «А ты сам бы включил и поехал».— «Сам не умею. Умеют только рабочие». Вечером погас свет. Свечей в доме не на­ шлось, и мрак, наполнивший все комнаты, сделал их непривычно боль­ шими и страшными. Мальчик заплакал. «Ну, ну, мужайся! — сказал отец.— Забастовка кончится, и дядя-рабочий подаст свет».— «А ты его заставь сейчас!» — «Не послушается, мальчуган».— «А губернатор может его заставить?» — «Не может».— «А царь?» Отец рассмеялся: «Не может и царь».— «Значит, он волшебник?» Отец снова рассмеялся: «Нет, мальчуган. Он такой же человек, как и мы с тобой».— «Нет, нет, ты об­ манываешь меня,— закричал мальчишка.— Он волшебник! Он все мо­ жет. Все может и никого не боится». Ночью мальчик не спал. В зимнем окне перед ним стоял белобородый волшебник, с улыбкой грозил ему пальцем и тряс елку, с которой безостановочно падали саечные булочки. Таким был рассказ. Писатель, как видишь, прицепил к нему сусальный хвостик: в представлении мальчишки дядя-рабочий выглядит рождест­ венским дедом с бездонным мешком за плечами. Мне же он увиделся совсем по-другому. Погребальная пирамида имела целью внушить рабу чувство страха: могущество фараона незыблемо и бесконечно, как звезд­ ные миры. Я тоже хочу указать на могущество, бесконечное, как звезд­ ные миры, только идти оно должно от чувства радости, от веры в дядю- рабочего, который все может. Нет ничего, чего бы он не мог! И я бы хотела, чтобы это увидел и понял прежде всего он сам. v /\енъ семнадцатый 1 Кафу везли на передке тюремной кареты, справа — конвойный в сине-красном французском мундире, с карабином, слева — ездовой в та ­ ком же мундире, в тонких кожаных перчатках. Конники есаула Аламбе- кова обгораживали карету со всех сторон, их пики с трехцветными флаж ­ ками медлительно ходили в рассветном небе, лошади фыркали, копыта падали в толстую пыль глухо и тяжко. В хвосте кавалькады мосье Рамю вез на величественном иноходце свое серебряное перышко и, очевидно, сознавал, что все эти прикрасы, флажки на пиках, мундиры его родной Франции, белые кокарды, торжественная спина есаула Аламбекова — все это имело задачей служить его живописующему перу, истории.