Сибирские огни, 1977, №12

смеженные его ресницы продолжали по-прежнему держать остро мер­ цавшую тоненькую синюю льдинку. Это договор, сказал он, на устрой­ ство выставок в трех городах Соединенных Штатов: Нью-Йорке, Фила­ дельфии и Вашингтоне. В этот момент Кафа неправоспособна и недееспо­ собна, и потому соглашение о вернисаже наряду с мистером Крейцем, искусствоведческий гений которого парит над всем миром, скрепил сво­ ей подписью и он, полковник Глотов. Усилиями поклонников Кафы со­ брана богатая коллекция ее произведений, включая портрет-шарж по­ койного господина Гикаева, о котором мистер Крейц говорит со слезами умиления в глазах. — Главное событие ожидает вас там...— Он поднял руку и потыкал большим пальцем за спину,— за океаном. — Сон сивой кобылы,— протянула Кафа. — Что ж тут невероятного? Чужая страна? Денег не набраться? — Ну, деньги — дело наживное. Мародерство вам с руки, мои кар­ тины вы уже заграчили (Глотов поморщился). Остается заскочить на минутку в божий скит с шашкой. Тут просто. Но вот как бедным мыш­ кам привязать коту колокольчик... — Прочтите, наконец, договор!— сказал Глотов.— Надеюсь, он убедит вас, что мы с вами далеко не мышки. Она кончиками пальцев подняла договор с черного сукна и, сделав губы трубочкой, восхищенно фыркнула: — Золото! Умм, как я люблю золото! Только одно, прокурор: где мы позычим океан?— Она сузила глаза и щелчком ударила в какое-то место в договоре.— Заверяю вас, в Городищах такого нет. Да, я вас так и не спросила, а чья теперь макушка в гарнизоне? Глотов рассмеялся. Морщинки на его челе, крупнея, наползали на серебряную щетку шевелюры, подбородок дрогнул. — Теперь, хочется верить, все станет на свое место,— сказал он.— Макушка моя. Паровозы бегут по моей воле. . Он подумал и сказал, что до Владивостока путь Кафы (при ее сог­ ласии, разумеется) будет не очень долговременным, но... но в арестант­ ском вагоне. Другого варианта, к сожалению, он пока не видит. Отно­ сительный комфорт: книги, кисти, краски, хороший стол. От Владиво­ стока — океанское судно, свобода и уже не относительный, а полный комфорт в очень скромном, платоническом обществе ее покорного слу­ ги. Кухня богатого путешественника, роскошная сервировка, серебро, вина всех континентов, музыка, кино, танцы, каюта-люкс, беседы об ис­ кусстве, новые и новые знакомства, интервью.., — Я сбегу от вас,— сказала Кафа. Имеет ли смысл? После трагедии, сказал он, которую она пережила, океан перепол­ нит ее радостью жизни. Она — художник. То, что было с нею и что ей грозило (он избегал называть смерть смертью), уступит место взрыву самого оптимистического чувства. Она упьется жизнью в мире, который если и не покорит ее, то уж непременно захватит, увлечет, опьянит но­ визной, наполнит жаждой творить ноиую красоту, станет предметом ее дум, размышлений, сюжетов. — Нельзя браковать блюдо, пока оно не отведано. Без афоризмов Глотов не может. — Сбегу,— сказала Кафа с улыбкой.— Видите, какая я ненадеж­ ная компаньонка. Ехать с вами не хочу, а вот удрать уже настроилась. Она помолчала, рассеянно поигрывая гуммилаковой печатью на шелковых тесемочках. — Д а и вас жалко.— Добавила.— Рраз и — вы уже не прокурор. Как много вы теряете. — Я теряю, Россия получает.