Сибирские огни, 1977, №12
— И...— подтолкнула Кафа. — Я вас понимаю,— повторил Глотов, не найдя того, что искал.— Сейчас все разъяснится. Он достал из портфеля какую-то бумагу, обклеенную рядками не русских марок с двумя подписями, с гуммилаковой и тоже нерусской печатью на шелковых висюльках. — Тут ваша судьба, ваше будущее,— сказал он, легонько постуки вая пальцами по бумаге.— Что же касается цели моего визита... Он со значением помолчал и заговорил об этой цели. Кафа видела его говорящий рот, но смысла того, что он говорил, не понимала. Она слышала только себя, свой внутренний голос. Спра шивала себя и отвечала себе. Когда-то она изображала этого человека в хороводе высоких виселиц, с петлями, с телами повешенных под кос матым, стылым, несущимся ночным небом. Вот он, шнурочек в жесткой, коротко остриженной седине, бличек на голубизне больших девичьих глаз,- внешняя вышколенность аристократа. Не порода, а вышколен- ность. Уменье. Он многое умеет, этот человек: выказывать умиление и восхищение, дружески улыбаться, извлекать из своего красивого креп кого баритона самые благозвучные душевные нотки. Умен, гибок, лукав и коварен — таким она знала его всегда. И всегда это был враг. Чер ный английский френч, в который он одет сейчас, нафиксатуаренная шевелюра, лицо, руки, портфель, бумага с нерусской печатью, запахи пудры «Рашель», одеколона. Все это вызывает в ее представлении театр, гримерную, перед зеркалами которой рождается неправда, призванная возбуждать подлинные чувства любви, страха, восторга, негодования, возбуждать и обманывать. Обман. Маска врага. Теперь же ей предлагается построить для себя другого Глотова: друга, принесшего ей будущее. Что ж он говорит? Выставка? — О какой выставке идет речь, прокурор? — Аллах всемогущий! — Глотов трагически всплеснул руками,— Где вы есть? Я добрых пять минут исхожу красноречием: вернисаж, выставка, выставка... И вдруг этот вопрос. Да, ваша она. Ваша. Вы от правляетесь за океан с миссией Колумба открывать и завоевывать Америку. А я, я, ничтожно маленький человечек, вот так...— Он побе ж ал пальцами по черному сукну,— Вот так, за вами, сбоку от вас, мо жет, чуточку впереди. Ваш слуга! Ваш стряпчий! — Где сейчас красные? — неожиданно спросила Кафа. — Ах, вот о чем вы! Прокурор в вашей милой головке драпает в Америку от красных. Смею вас разуверить, красные не стоят под Горо дищами. Нет! — Он протестующе вскинул свою маленькую крепкую л а донь.— Верховный вышел из Азии в Европу. За Урал. Деникин же в трех, четырех маршах от Москвы. — Нечестно, прокурор. — Тюрьма располагает другими данными? — Я располагаю другими данными. А вопрос мой — не больше как попытка понять, с кем я имею дело. Чепуха все это насчет Америки! Мешок дыму! — Глаза ее полыхнули гневом.— Прокурор Глотов! З а чем вы здесь? Чего ищете? Глотов искоса глянул на заморскую бумагу. В этом его взгляде, косящем и немигающем, мерцала тоненькая синяя льдинка, а в поло жении головы, в том, как он сидел, не двигаясь, не меняя позы, угады валось что-то затаенное и восточное: торжество, тихое торжество влады ки. Придвигая к ней бумагу, он продолжал глядеть мимо нее, а полу-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2