Сибирские огни, 1977, №12

— Господин полковник! — Смертельно бледный, Мышецкий под­ нялся во весь рост, стол скрипнул и качнулся под его кулаками.— Как офицер доблестной... — Доблестной нет, Глебушка,— спокойно парировал Глотов.— Есть Джерард , спаситель. А вы, поручик, совсем красный. Х-хо! Кулаки скользнули, вминая скатерть. Поручик дернулся, будто вырываясь из силков, оступился и сел боком к столу. Увидел под рукой полную рюмку и, сделав брезгливо ожесточенное лицо, смахнул ее на пол. Зазвенело стекло. — А скольких, полковник,— спросил он, растягивая рот, и снова дернулся.— А скольких вы поставили к стенке за это бытие... которое? — Не считал. И успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста! У нас вре­ мя кейфа, и потрудитесь наслаждаться по Джерарду. Кстати, сейчас он в Чикаго. А его агент здесь, и завтра я вас с ним познакомлю. Глотов, не глядя, поискал над головой полочку из черного стекла, снял ящичек с сигарами, достал одну и, как всегда, любовно, с величай­ шим тщанием стал обрезать ее кончик серебряными ножничками. Мы­ шецкий с тоской загнанного животного глядел в окно и часто кивал ка­ кому-то призраку, как бы провожая глазами его летящее видение. — Снег стал не белый, а красный,— сказал он.— Почему-то я пред­ ставил себе эту картину. Везде и навсегда снег стал не белый, а крас­ ный. Зимние поля, шапки на соснах, крыши изб российских. Все крас­ ное. И оттого темно и тоскливо. Нет больше белого очарования, тишины, вечной поэзии, дремотности белого. Как это страшно! И как после это­ го жить? Благоухая дымом сигары, Глотов принес из буфета новую рюм­ ку, наполнил и, придвинув Мышецкому, снова заговорил о больше­ виках. Мышецкий осушил рюмку, налил и осушил другую. Из качающего­ ся дыма показался красный обшлаг, потом сигара, с кольца соскочил топазный лучик, и Мышецкий вернулся к действительности. Глотов го­ ворил, что гений Маркса покоряет и даже пленяет его. Это учение по­ строено чистыми руками и высится над миром, как айсберг, главные со­ кровища которого скрыты от глаза. Но почему он должен служить но­ вому верному учению, а не старому и до поры тоже верному? Есть протопоп Аввакум, бешеный вихрь, готовый на все ради правды, и есть Сонька Золотая Ручка, крадущая бриллианты с непостижимым блеском ума и грации. Он предпочитает красть бриллианты. У красного бога будет уйма врагов и черной работы. Красный бог простирает пророче­ скую руку в будущее, обещает рай несуществующим поколением. Тем, кто еще не родился. Красный бог грезит обществом, которое будет через сто, двести лет, он призывает жить для будущего, для других, которых нет и которые всего лишь возможны. Он хочет вытаскивать из трясины ничтожные народы, не имеющие истории, сметать границы между людь­ ми и государствами. Нудное, необыкновенно долгое и неблагодарное дело. Примут ли будущие поколения пусть честный, пусть бескорыст­ ный, гуманный, но в чем-то и искусственный дар. Не станет ли эта кра­ сивая добродетель преступлением против истории? Нужна ли эта жерт­ ва, эта эксплуатация живых неродившимся, настоящего будущим. Д а и какое дело живущему ныне до того, как будут жить его пра-пра- пра в двадцать первом столетии, да и будут ли они жить вообще. Ведь в вечном потоке бытия человечество — это всего лишь одна стадия. Одно танцевальное па. _ — Следовательно, по-вашему,— сказал Мышецкий, Пестель по­ гиб впустую? Или тот же Пугачев? — Что вы? Жертвы во имя будущего святы, и вечны. Постарайтесь понять меня правильно. Чрезмерная забота большевиков о будущем