Сибирские огни, 1977, №12

— У нового Рамзеса, Глебушка, я нахожу то, чего не было у его предшественников. Возьмите, дорогуша, русского купчину. Так сказать, на круг. Что в его обиходе? Икорка, севрюга с хренком, ну, мамзель на содержании. Д а баня, тройка шалых, цыганский бубен, постоянное ме­ стечко у клироса... И все. Все, все, Глебушка! Ворочает миллионами и видит только миллионы. Новый же Рамзее видит радости. Это талант наслаждаться, наука наслаждения. Наука и дело. Он берет все: и плот­ ские шалости, и вершины духа, и работу, и власть. Власть, штука при­ тягательная, Глеб. — Вот уж чего не понимаю. — Ой, зря! Словом, Дж ерард учит нас совершенно невероятной науке: как тратить миллионы. — А наживать? — И наживать... Постойте, дорогой, а почему пусты рюмки? Оставив гитару на оттоманке, прокурор перешел на сторону пору­ чика. Склонился, обнимая его одной рукой, и, вытянув губы, позвал вы­ соким, кротким аукающим голоском скомороха-пересмешника: — Глебуш-ка-а! — И очень тихо: — А я нашел клад , Шахерезады. — И пригласили меня, чтобы отдать половину? — О-о! — выражая восхищение, застонал Глотов и опять не своим, и уже не скоморошьим голосом. Не снимая руки с плеч поручика, он поднял свободной рукой бу­ тылку, повернул к себе краснолаковой наклейкой с белыми медалями, поморщился, взял другую и стал наполнять рюмку Мышецкого. — Я хочу видеть ваше лицо,— с угрюмой холодностью в голосе сказал Мышецкий. Он вдруг подумал, что предмет, ради которого Глотов затеял этот «мальчишник», вот-вот откроется. Только при чем тут клад Шахе­ резады? Глотов взял со стола свою рюмку и, стараясь не расплескать вино, пошел к оттоманке. Сел. И заулыбался. Глаза его глядели на орлинолицего «вождя» в багете, над черным погоном которого поникла живая гвоздичка. Пригубил вино и, отпивая маленькими глоточками, заговорил о том, как переменчива, капризна и несправедлива эта человеческая качель подъемов и падений. Древ- ниё мексиканцы не молились однажды данному богу, а выбирали его из своих же соплеменников. Богом становился человек. Обыкновенный человек: воин, охотник, скотовод. Человеку-богу поклонялись с ф ана­ тизмом диких натур, он исцелял больных, парил над племенами, дыха­ ние его было священно. Но вот он достигал тридцати трех лет, возра­ ста Христа — любопытнейшее совпадение! — и его убивали, чтобы изба­ вить от дряхлости и маразма. Бог должен быть молодым. Убивали и съедали. — Теперь и нам предстоит съесть своего бога. Глотов потянулся к гитаре. — Не понимаю,— сказал Мышецкий. — Час нашего бога истек. Гвоздичка висит над мертвым. Война проиграна, у каждого свои карты. — А впереди? — Красный бог. Он придет в триумфе, и многие падут ниц. Да, да, многие. И не подумайте, дорогой, будто его сотворили, вознесли и те­ перь поставят над нами язычники, заросшие шерстью мамонта... «Бытие определяет сознание». «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Под красным богом сама истина. Поверьте, Глеб, большевики — здоро­ вая динамическая сила. Их учение верно, ибо это жизнь, увидевшая се­ бя в будущем. А жизнь всегда права.