Сибирские огни, 1977, №12
— Хурган плин попал, Златус плин попал, Ышим плин попал.., — Ну, а насчет Колчака? — Хурган плин попал, Златус плин попал. Худа есть Качак. Ошынь худа есть Качак. Перед судьями стояла открытая душа, дитя тайги, которого защи щала сама истина. Мышецкий задал Менжапову несколько вопросов и отказался от обвинения. Он был готов к тому, что этот его честный го лос не будет услышан. Но произошло невозможное: следственная ко миссия оправдала Менжапова. И, надо думать, потому лишь, что пред седательствующий, как и подсудимый, знал о потере белыми Кургана по собственным впечатлениям: он тоже был пленен «бальшыками» в этом городе. Поручик уже сидел на своей музейной коляске, когда с крыльца храма правосудия сбежал, размахивая запиской, письмоводитель при сутствия. Развернув ее, Мышецкий прочел: Добрейший Глеб Алексеевич!. Приглашаю Вас на бал в моем доме, который воспосле дует тотчас же, как только Вы явите себя в любезном качестве дорогого гостя. Ваш Глотов. Ну и стукачи, иродово племя, подумал поручик, выравнивая вожжи. И грубо выругался сквозь стиснутые зубы. Негнущаяся крахмальная скатерть. Два походных прибора кабар динской чеканки. Сифон. Хлебница. Бутылки в красных жилетах и в тон им подвернутые красной подкладкой наружу рукава хозяина. Они сидели по разные стороны стола: Глотов—на персидской отто манке, его гость — на так называемом банкетном стуле с неположенны ми для сиденья этого рода точеными подлокотниками. Гость уже не ду мал, что причиной этого приглашения был оправдательный вердикт по делу бурята с мудрой полуулыбкой Будды. Чокаясь, он приподнимался, тянул руку и тогда краем глаза видел строгий зачес Колчака в багето вой раме и свисавшую над ним живую гвоздичку. — Как сегодня заседалось? — спросил Глотов, снимая со стены " гитару. — Одно оправдание. Глотов взял аккорд и, склоняясь к гитаре, запел, слушая басовую струну, звучавшую чуть громче его красивого минорного голоса. Ком ната наполнилась гудением шмеля. Были когда-то и мы рысаками... Вытянул на самую подъемистую горку и вдруг замолчал, погляды вая на гостя: — Глебушка, позвольте вопрос? Вам приходилось слышать имя Джерарда Актреда Реджуэя? — Читал о нем... Сказочное состояние... бабник... — Да, бабник завидный. И кучеров мы имели лихих. Глянув на Мышецкого, Глотов сказал, что сэру Джерарду уже за семьдесят. Наружно это мумия Рамзеса II, губы синие, а когда он те ряет контроль над своим лицом и рот открывается сам по себе, можно видеть великолепно сделанную челюсть. Паруса его любовной яхты уже
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2