Сибирские огни, 1977, №12
ками уже не услаждала его: бросая горящий дом, игрушкам не радуют ся. Красные ломили белых на всех редутах. В тайге возникали таежные партизанские республики, вбиравшие в себя отряды, армии, заимки, села, пади, приречья, хребты... Начиналась казнь зла. Бегство одних, преследование другими. И когда возвращающийся из Иркутска Федор Портнягин привез в Городища слова Ленина о победе, а Кафа стала рисовать плакаты с красным всадником на красном коне, уверенность подпольщиков в тор жестве их дела стала всеобщей. Снова рисовался ураган восстания. И первым шагом к нему — освобождение большевиков, освобожде ние Кафы из «равелина». 6 После обеда Мышецкий опять сидел в следственной комиссии. По следним допрашивался Цырен Менжапов, бурят лет пятидесяти, в рас стегнутом полукафтане, какие носили еще в Приангарье, и в голубых французских обмотках. Председательствующий спросил: — Ты кто по профессии, подсудимый? -— Ычатник. — Как, как? — Ычатник. У этого слова, очевидно, была еще одна буква, но подсудимый вы говаривал ее неясно. — Печатник, что ли? — съязвил председательствующий.— Книжки печатаешь? — Пошто бечатник? Бычатник. Быка пас. — А, скотовод! Ну, так вот что, господин скотовод. Ты попал в плен к большевикам под Курганом. Как это получилось? — Хурган плин попал, я плин попал. — Но почему с винтовкой? — Балыпык биз бинтовка плин не бирет. В храме правосудия у каждого своя забота. Председательствующе му хотелось, чтобы корабль суда плыл безмятежно и обязательно при бился бы к обвинительному приговору. Мышецкий страдал бегством Вареньки. Одному из членов присутствия надо было успеть на свидание, у другого болел зуб, письмоводитель боялся пропустить и не записать приговаривающего криминала, конвойных беспокоили два здоровяка- арестанта, с тоскливой надеждой поглядывающие на открытое окно. И только у Цырена Менжапова, казалось, не было никаких забот. Каж дый пришел сюда по делу, его же привели без всяких причин, и потому он говорил, как думал, а думал, как было в действительности. Лицо его было мудро, а полуулыбкой он напоминал не то Будду, не то доброго древнего кудесника. К белым, как выяснилось, его занесло случайно, винтовки он не имел, был ездовым («хонь воевал, я патрон возил»), но самый главный балыпык не поверил, погнал искать винтовку, Менжа пов принес чужую и был отпущен. Карточный домик разваливался на глазах. Председательствующий помолчал и повернул корабль в откры тое море. ’ — Скажи, Менжапов,— начал он,— твой сосед по скамье говорил худо о Колчаке? — Пошто он говорил, это я говорил. — А что именно?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2