Сибирские огни, 1977, №12

— Понимаю. Желваки вспухли на лице Мышецкого, и оно стало широким и не­ красивым. Он снял очки и, как бы взвешивая их на руке, сказал, что возникшая ситуация приобретает роковое звучание. — Следует торопиться,— заключил он. — Что-нибудь пришло из Омска? — Пока ничего не пришло. Пока только интуиция. — С чем же следует торопиться и кому? — С чем, я знаю. С вашим освобождением. Кому — знаете вы. Казалось бы, с этими словами прокурор должен был увидеть кро­ мешную ночь, погоню, суету фонарей, услышать голоса, выстрелы и ужаснуться собственному падению: он подстрекал к преступлению, ста­ новился его причиной. Но прокурор полагал, что преступление это свя­ то, и ужасался другому: бессилию творящих правосудие перед долгом спасти будущее русского искусства. Государственную преступницу в Кафе видели все, феномен же ее дара никто. Никто не решался остано­ вить казни. Только подумать! Ища справедливости, прокурор апеллиру­ ет не к закону, не к людям закона, а к преступной воле врага, к его темной и грубой силе. Справедливость через преступление из чужих враждебных рук. Из чужих и враждебных? То, что делило Россию на два цвета, красный и белый, выражало себя метафорой баррикад, бездны, барьера, горной гряды, океана. Гля­ дя на Кафу, Мышецкий вдруг ощутил, что ни бездны, ни баррикад меж­ ду ними нет. Он не враждует с нею. Он^на ее стороне. — Только не причисляйте меня ' к вашим единомышленникам,— сказал он, стараясь придать голосу оттенок непреклонности.— Я не с вами. Она быстро шагнула к нему и рассмеялась: — Кого вы обманываете, поручик? Себя? Мышецкий стал бледен и, слегка заикаясь, сказал, что запрещает ей шутить столь серьезными вещами. Наконец, ей полагалось бы заду ­ маться над своей судьбой. В войне тают оба войска. Гибнут и красные. — Гибнут и остаются,— возразила она.— Остаются все, так как остается их дело. — Бросьте карикатуры, плакаты, воззвания! — Голос Мышецкого зазвучал с неожиданной страстью.— Не стойте над пропастью. Нельзя до одержимости лезть в глаза людям, жаждущим вашей гибели. Откро­ ется панама, и тотчас же найдется палач, плаха, причина подстегнуть события... — Черта с два! Поглядите на меня, поручик. На мне красное плать­ ице и мне четыре года. Д а что вы уставились на меня, как баран на но­ вые ворота. Вас это смущает? — Она небрежно подбросила пальцами черные кружева.— Не красное, а черное? — Фанатичка! Д а на что вы рассчитываете? — Господи, какой непонятливый! На все, что таит в себе красный цвет. В том числе и на вас. Лицо смеющейся обезьянки. — Д а , да, и на вас. Мне четыре года, поручик, и на мне красное платьице. Ну глядите же! Она немного вскинула руки и крутнулась, сверкая глазами, зубами, улыбкой. И черное стало красным. ’ Красные кружева. Красная рюмочка талии. На плечах наплывы эполет. Красные рюши.