Сибирские огни, 1977, №12

«в объяснение» были причиной той хандры, того раздражения, что тер­ зали его в эти минуты. Делая любезность, господин Ххо никогда не з а ­ бывал о вознаграждении. Какой шанс ищет этот черствый рационалист в камере Кафы, какие чувства он намерен пробудить в ней жестом вни­ мания? Что ей готовит? — Я в вашем распоряжении,— мрачно сказал он Готенбергу.— Только поторопитесь, пожалуйста. Ради вас я прервал заседание в1суде. 4 Из камеры Кафы Мышецкий вышел последним и остановился в ко­ ридоре. Свита Готенберга валила толпой к двери-решетке и оживленно обсуждала чужестранную новинку с устройством больших окон для приговоренных к смертной казни. Один из подвижников тюремного де­ ла, старичок тщедушной наружности с рыжими усиками мотыльком, то - и дело забегал с одной и с другой стороны свиты и кричал возбужден­ ным каркающим голосом: «Это сапоги в смятку, господа! Все эти при­ думки— сапоги в смятку!». — Но какая философия! — восклицал Готенберг, поднимая над чи­ новниками сухой палец пророка.— «Все в мире неверно, лишь смерть одна всегда неизменно верна...» Чертовски, господа! Чертовски! Инспекция кончилась. Господа ревизоры исчезли за дверью-решеткой. Минута, и теперь уже раздавался лишь один, слабеющий с каждым мгновением голос Готенберга, продолжавшего цитировать стихи о смерти. Мышецкий тронул локоть надзирателя и сказал, что намерен вер­ нуться на минуту к заключенной. — Камеру я оставлю открытой. — Не положено, ваше скородь... — Потрудитесь ожидать меня на выходе во второй этаж ,— пропу­ ская мимо ушей возражение надзирателя, распорядился Мышецкий.— И, пожалуйста, побыстрее. Кафа стояла боком к окну в старомодной жакетке с наплывами на плечах и коротенькой талией, в той самой, какую она надела в ночь неудачного йобега. Две большие блестящие пуговицы под грудью, одна над другой, нежнейшие черные кружева на обшлагах да и линии общего контура ее фигуры были из девятнадцатого века и делали ее загадочной дамой, которой подвластны многие люди и тайны. Очевидно, она ждала его возвращения и слышала, как он говорил с надзирателем. — Смотрите, поручик, намнут вам холку,— насмешливо дернула она бровями навстречу Мышецкому.— Тюремный артикул обидчив. А вы вон как: плевать на него с высокого дерева.— Глаза ее засмея­ лись,— Проходите, пожалуйста, а райские врата прикройте. Прикройте, прикройте, я вас не съем. Лицо Мышецкого оживилось и стало усмешливо. Он толкнул лязг­ нувшую дверь на место и протянул Кафе пакет с «философским эк ­ спромтом». — Исполняю поручение,— сказал он. — Лепет ребенка! — воскликнула она, пробегая глазами по стра­ ничке.— Боже! Солнышко с вожжами во все стороны. А как приятно, поручик! Постойте, вы сказали: исполняю... Потом, как все это попало в Городища? Мышецкий объяснил. — Свою писанину я, конечно, возьму,— сказала Кафа.— Но эта почесуха любви к ближнему, которая вдруг обуяла господина Глотова, мне не нравится. Видите вон Пушкина?