Сибирские огни, 1977, №11

красивого вкрадчивого животного — были полны светлого зыблящего- ся дыма. — Я не боюсь ни бога, ни черта! — сказал он и протянул руку — Спички, полковник! Благодарю. И просил бы запомнить, в городе, кото­ рый сотрясается от землетрясения, жандарм уже не только жандарм, это прежде всего солдат. Вы мой солдат. И поэтому потрудитесь доло­ жить, что вы донесли и, главное, что вам ответили. Признают ли там, на­ верху, что в создавшейся ситуации зло надлежит выжигать железом. — Наверху свои хлопоты,.. Молчание. Напряженное и долгое. — Ну, а как с Погодаевым? — спросил наконец Гикаев.— Истекают предписанные мною сроки. — Погодаев в городе, господин генерал. Не сегодня-завтра он будет схвачен, и я сам доставлю его к вам для допроса. Но вот ночь кары, ко­ торую вы назначаете... тут... — А вы против? И хотели бы что-нибудь предложить вместо нее? — Нет, генерал, я не против. А вот предложение имею. Благомыслов повертел в пальцах сигарету, поднялся, обошел грома­ ду стола, тщательно загасил сигарету в пепельнице и, опускаясь на подлокотник пустующего генеральского кресла, спросил, уже с другой стороны стола: — Вы что-нибудь слышали об истории с полковником Гросёвичем? Генерал кивнул. Гросевич, воспитатель кадетского корпуса в Благовещенске, и его караул исчезли среди белого дня. Подозревая, что они пленены красны­ ми, атаман Калмыков издал приказ с ультиматумом, обращенным к большевистскому подполью: если в течение трех суток красные не осво­ бодят Гросевича и караул и не принесут извинений, он, атаман Калмы­ ков, расстреляет без суда и следствия восемнадцать заключенных, кото­ рых арестовал накануне за возможную причастность к большевизму. В приказе, рассклеенном по городу, были названы восемнадцать фамилий и последняя минута для возвращения пленников. Военный прокурор при­ шел к выводу, что атаманский приказ не имеет под собой юридического правила и под давлением рабочих опротестовал его перед главным юрис­ консультом Колчака. Калмыков сместил блюстителя закона. Восемнад­ цать были запрошены у тюрьмы для допроса и тайно умерщвлены. На большевистское подполье накатилась волна тупого безоглядного террора. — Ваше предложение? — спросил Гикаев. — Проиграть эту пластинку. — Как именно? — Д ля начала, скажем, исчезает кто-то из нашего круга. Личность почитаемая, если не любимая. Допустим, тот же Мышецкий. — Исчезает? В каком это смысле? — Ну, как сказать... Вообще-то смерть воина — высшее его пред­ назначение. — Смерть? — Поэтический образ, господин генерал,— осклабился Благомыс­ лов.— Можно, разумеется, и откомандировать куда-то... Тайно, ночью. — А дальше? — Гикаев глубоко затянулся и, подойдя к окну, швыр­ нул в него сигарету. ' — Все остальное по Калмыкову, господин генерал. Вы издаете при­ каз-ультиматум, и поскольку большевики не могут освободить того, кого у них нет... Словом, мы получаем свободу рук и яростное офицерство. Послышался мягкий стук, и в дверях возникла фигура адъютанта, полная исполнительского рвения. Чуть боком, ладонь на дверной ручке.