Сибирские огни, 1977, №11

Драндулет, приписанный к храму правосудия, бежал в сторону злачного заведения Бекназарова с отменной прытью: прокурор рвался в бой. Приподнятый над Благомысловым велением генерала, он испы­ тывал необычайный подъем духа. В тот момент, когда высунутая из око­ шечка его рука сбивала с сигары хлопьица пепла, а «ролле» делал ви­ раж на углу Четвертой улицы, внимательный наблюдатель мог бы заме­ тить на тротуаре двух доверительно беседующих горожан. Это были Григорий и солдат-инвалид, его пароходный знакомый. Солдат сказал, что видел в Городищах шпика в поддевке и алом жилете, того, что уви­ вался возле них на пароходе. Конечно, он охотился за Григорием. В тот же день подпольщики решили отправить Григория в таежную республику деда Каландаришвили. — Карантин? — усмешливо спросил Григорий Чаныгина при рас­ ставании. — Все еще не понял, как это серьезно? — Понял, понял. Только запомни, на два дня, не больше. 4 Из дневника Мышецкого: КАФА. ПОГОДАЕВ. «Можете ли подтвердить,— спросила она,— слух о переезде штаба Омского военного округа? Говорят, он уже в Том­ ске?» Лицо ее было одухотворенно и лукаво. «Что молчите?» Я отшутил­ ся: «Не готов к этой вашей осведомленности».-— «Значит, правда?» Мне подумалось, что именно эта весть и делала ее счастливой. «Только не радуйтесь,— сказал я,— штаб изменил город не из страха перед больше­ виками».— «Почему ж тогда?» — «Колчак замышляет быстрый отход. Англичане увидят волну красных, готовую захлестнуть всю Сибирь, и подтолкнут чехов к активным действиям. Это стратегическая уловка, ключ к разгрому большевиков»*.| Я говорил истину. Кафа вселяла в меня два страха. Было страшно от мысли, что она не сознает своего гения, видит в нем лишь утилитарное начало, пользу (какое кощунственное слово!), пользу, которую приносят крамоле ее огнедышащие карикатуры. С утратой возможности творить их она навсегда отойдет от Прекрасного и будет стыдиться этого своего увлечения. Но еще страшнее была ее полная оторванность от сущего. Она забывала, что осуждена к смертной казни. «Я вечная». Ах, если бы она была вечная! Чтобы избавить ее от обольщения призраками, блефом победы, которую она ждет как единст­ венного избавителя, и тем настроить на тревогу о жизни, принадлежа­ щей не только ей, но и России, прежде России, я и открыл перед нею тайну тайн, представ в своих глазах циником и негодяем. «Это одно и то же,— сказала она.— Колчак пытается гальванизировать труп. Труп-то есть все-таки?» Я глядел на нее и думал: Кафа — это Варенька, В ар ен ь к а— это К а ­ фа. Судьба д ала им при рождении много общего: легко возбудимую, от­ крытую и чистую душу, сильное сердце, отчаянность игрока, талант, р а ­ нимость, но одну призвала к борьбе, к упоению борьбой, о другой же забыла. Я глядел на нее и думал о Вареньке, о моей любви к ней и к а ­ ким-то моментальным прозрением вдруг понял, какая весть могла сде­ лать Кафу счастливой. Весть о Рисковом, о том, что он жив, что он в городе. Смерть не оборвала их любви, отступила, и теперь Кафа пьяна ею. Вернувшись к себе, я раскрыл наблюдательное производство по ее делу, нашел копию письма, того письма, что он когда-то писал ей, и вот