Сибирские огни, 1977, №11
перь в награду хлебает флотский борщ и покуривает американские си гареты. Читай!». И смуглая рука человека в белых гетрах подталкива л а через стол фальшивую бумажку. Дня через три арестанты, обстав ленные со всех сторон «свечками», понуро брели через двор тюрьмы к банному корпусу. А сверху, из женского отделения,— тугие, звонкие, полные презрительного гнева и отчаяния голоса арестанток: «Плюйте ему в глаза, Иуде! Гад Гришка! Предатель!» Шестеро восприняли эти голоса как е щ е о д н о , самое веское свидетельство обвинения, между тем как это были их собственные голоса. Арестантки повторяли то, что узнали от них же через бегущую по незримым проводам тайную тюрем ную связь. — Ну, а как он оказался на свободе?-— спросил Пахомов. ~ Отпустили,— ответил Чаныгин.— Привели к самому главному. 1о, сё. Главный открыл портсигарец, сигаретка, подал, разулыбался. Дескать, поздравляю с выздоровлением, а потом напрямую: переходи к нам. Свои тебя все равно убьют. Д ля них ты уже контра, наш. Так что, давай лапу и — потихонечку из тюрьмы. Работенка будет что надо. Ходи прохлаждайся, мотай на ус, а если что дельное — одно словечко в блокнотик. Григорий сделал вид, будто все это ему по душе. Но вот закавыка. Если, говорит, убьют здесь, то убьют и на свободе. Там еще скорее. Д а и не подпустят теперь его ни к какой тайне. Что проку в з а маранном? Начальник крякнул, поскреб потылицу. Умно! Как ни брось, умно! Н аж а л кнопку, и Григорий вернулся на свою солому. А как-то на станции — нырнул от конвойных под состав и — теку. Ясное дело, пере полошились. Была стрельба. А вот путной погони не было. Трудно ска зать твердо, но, вроде, сыграли пьеску. Отпустили, а теперь идут по его следу, не клюнет ли на эту наживку что-нибудь покрупнее. Чаныгин пыхнул затяжкой, поглядел на качающийся дымок, на з а жатую двумя пальцами цигарку и стал говорить, почему он верит Гри горию. Парфишка Терентьев, глядевший время от времени на Чаныгина, вдруг вздрогнул и опустил руку с балалайкой: сзади Степана у дальней глухой стены, где копились потемки, стоял кто-то чужой .с поднятым во ротником. По его позе, по сдержанному повороту головы, которым о ^ отозвался на какие-то слова Чаныгина, можно было понять, что незна комец улыбнулся. Кто это? И как он проник через потайную калиточку запасного выхода? Дымок на мгновение закрыл пришельца, потом уви делся острый угол его воротника, тень на стене напоминала император скую треуголку, и Парфен в смятении услышал мелодию и знакомые слова: А на стене, в дали кремлевской, Стоял он в сером сюртуке. Ч-черт, какая чепуха! Парфен кинул балалайку под локоть и громко ударил именно эту мелодию. Чаныгин спросил: — Что у тебя, Парфен? — Не у меня, а у тебя.— И, накрыв струны, почти шепотом: — По- зырь за спину, Степан! -— А-а! — Чаныгин рассмеялся. Вскинутой рукой он подал Парфену знак молчать и за рукав потя нул незнакомца из потемок к лампочке. Ни сюртука, ни треуголки, мужской яркой красоты парняга, черно волосый, белозубый.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2