Сибирские огни, 1977, №11
Г ад!» Откуда это? Кто пустил по моему следу зловонное это курево? Почему всем стала нужна моя смерть? И белым, и красным, моим вр а гам, и... тебе, и Данилке? — Не всем, Гриша, успокойся. Садись! Садись и рассказывай! Пахомов пристроился на скамеечке возле вычерченных на темной глине городошных городов и читал газетку. У ног его стоял железный сундучок с инструментом. Так как солнышко было по-весеннему теплое, а голоса играющих мальчишек звенели и тоже напоминали о весне, о говоре талой воды и птичьем грае, у него теплело на душе, и он мало что понимал из газетки. З а городами у лавки купца Шорора остановил свою повозку мороженщик. Пахомов увидел его белую грудь, белые ру кава, даму, раскрывающую редикюль, малышей, тотчас же окруживших повозку. Малыши стояли степенно, как взрослые, закинув руки за спину, с деловито-озабоченными лицами и ждали чуда. Показался учитель приходской школы, маленький старичок в соломенной шляпе-канотье, с дешевеньким портфелем из коленкора. Протягивая мороженщику бу мажку, он поклонился Пахомову и стал оделять ребятишек мороженым. Чудо свершилось. Мороженщик возводил на вафле горку из розового и желтого (брусничное и облепиховое), успевая при этом улыбнуться и сказать хорошие слова каждому счастливцу, но у малышей не было в ответ ни слов, ни улыбок. Лица их продолжали оставаться деловито озабоченными, правда, лишь до той поры, пока лакомство не переходи ло из рук старичка в их руки. — Чаныгин вас искал! — крикнул через повозку учитель Пахомо ву.— Во-он! У треугольника. Подошел Чаныгин. — Разговор есть, Пахомыч,— негромко сказал он. — Может, тут? — Тут неудобно. — Пошли тогда в скит. Когда они переходили скитскую рощицу, с золотых мономахов ва лился частый трезвон, а по ступеням серого тесаного камня сходили на желтый песочек прихожане. Обедня кончилась. Через распахнутые двери виднелась глубина хра ма: темные иконные лики, редкие слабые огоньки, обнаженные головы. Белевшая в соснах скамейка пустовала. Но, как только они сели, к дру гой скамейке, стоявшей слева на некотором удалении, подошел огромный чернобородый монах с лицом- каторжника, с красивыми нагловатыми глазами, а с ним дамочка под вуалью, в красных полусапожках. Строгой почтительности к прекрасному полу, с которой монах садился, оправляя свою фиолетовую скуфью, клал ладони на одно и на другое колено и, на конец, замирал, потупясь, пока его спутница поднимала вуаль, хватило ненадолго. Уже в следующий миг дамочка слабо вскрикнула, а монах зашептал ей в лицо что-то пьянящее, чего не так-то просто найти в цер ковных книгах. Пахомов рассмеялся. — Прижмет монах богомолку,— сказал он и поставил железный сундучок в ноги. Чаныгин промолчал. Он хмурился, поглядывая вдоль желтой до рожки, шутка его не трогала. Пахомов заметил это и спросил как мож но тише: — Неприятность какая-нибудь? — Предсказанный объявился. — Тот? — Тот... Ты о Григории Погодаеве что-нибудь слышал?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2