Сибирские огни, 1977, №11

тянется через головы... Кафа! Многие в Городищах знают их за жениха и невесту. А кой-кому ведома и трудная история этой любви. — Ну, а как решила братва насчет чужого? — спросил гость. Чаныгин надсадно потянул долгую затяжку и заморгал, торопясь понять, о ком это спрашивает Григорий. — Ведь это злодей по службе,— продолжал тот — Чистая проба предателя. ' •— А, ты об этом! — Чаныгин отогнал от лица живую сининку.— Приказано приглядеться — Приглядываются к молодке, Степан. Накипь счищают. — Ребятишки это хорошо усвоили, Гриша. Кычак ушел, наука ос­ талась.— Чаныгин встал.— Случай чего — точка, амба! Веко Григория дрогнуло. Улыбка, мявшая его сухие блестящие гу­ бы, стала натянута. — Вот что, Степа,—сказал он и тоже поднялся.—По-честному толь­ ко. Ты мог бы шлепнуть меня по общему решению? Признали — сволочь и — амба, как ты сказал. — Поспи давай, Гриша,— понимающе улыбнулся Чаныгин.— Я сбегаю в депо по делу, а ты придави комарика. — Мог бы, спрашиваю? Мертвой хваткой — к себе. И глаза — в глаза. — Мог бы? Продолжая улыбаться, Чаныгин дружески похлопал ладонью по литому кулаку Григория. — Жалеешь, выходит. А зря! По-твоему, я свихнулся. Гулял'под смертью и вот — страх дикий, мания преследования. Я здоровей тебя, Степа! Ну? Мог бы? — Пить, вроде, не пили... — Тебя удивит, конечно. Гаденыш, которого ты ждешь, прибыл. Это я. Вот он! Вот, вот! Он вскинул высоко над собой руки с длинными растопыренными пальцами и, заключив себя в собственные объятия, качнулся к Чаны- гину: — Вот он! Ну? Шлепнул бы? — Перестань, Григорий! У того, что наладился к нам с явкой, доку­ менты германского пленного. А у тебя? — Были и у меня эти документы. — Ты наш, Гриша. Твердо: . — Я ваш и я же — тот. Чуешь? И тот. Портнягин не назвал тебе Гришку Погодаева, так как не знал, что говорит обо мне. Преда­ тель — я. — Настоящий? Григорий напрягся. Это была тетива, готовая метать стрелы. — А вот я бы тебя шлепнул, Степан! З а одно это слово. Н-нет! — Он отстранился, меняясь в лице,— Сволочь ты, Степка! Чаныгин по своему обыкновению тяжко переступил с ноги на ногу, земля ощутила своего Земледава. — Значит, о Данилке ты спросил серьезно? — Все в жизни серьезно. — Обидно ты спросил, Гриша. Д ля парня, для меня. Д ля себя. -—- Все очень серьезно. Я такой, как всегда. Ваш. Наш. Но от своих же слышу, и до гробовой доски будет стоять в ушах одно й то же неза­ служенное и страшное... Иду через тюремный двор в баню с такими же, как сам. Как и они, я обречен к казни. У нас общая доля. Все мы од­ на живая мишень для одного залпа. А из окон женского отделения: «Гришка, гад. Иуда! Предатель! Плюйте ему в глаза! К ногтю его! Гад!