Сибирские огни, 1977, №11

Уже вскоре городищенцы отметили, что безусые офицерики, как, впрочем, и их собратья с наивным шнурочком над верхней губой, а иног­ да и украшенные шрамами, заматерелые рубаки, почему-то стали нахо­ дить причины, чтобы лишний раз поторчать в канцелярии начальника гарнизона. Может, потому, что в этом прокуренном, неприветливом з а ­ ведении с тяжелыми табуретами, с завалами пыльных папок на заре­ шеченных окнах теперь как-то веселей и призывней стрекотала машин­ ка, ибо сидела за нею не древняя дама в буклях, а нечто волшебное и обольстительное, с пышным облаком волос цвета пламенеющей рябины. Вот только что она отстукала слово «приказ». Проследим за ее пальчиками, так как любопытно, что именно подпишет сегодня генерал, так и не нашедший концов загадочного происшествия у шлагбаума. Итак: «Состоящий при мне офицер для поручений штаб-ротмистр Годлев­ ский Павел Владимирович откомандировывается в распоряжение на­ чальника 11-го Сибирского мортирного артиллерийского дивизиона для дальнейшего прохождения службы». Что ж, эту дорогу хиромант Никодимов предсказывал Годлевскому еще третьего дня, так как знал Гикаева ’за человека, наделенного весьма странной интуицией, нередко заменявшей ему здравый смысл и даже факты. 5 — Вы большевик? — спросил художник Чаныгина, не поднимаясь с покрытой половиком табуретки, и прищурился. — Представитель стачкома. В городе забастовка. — Хорошо вытверженный урок.— Художник досадливо покрутил шеей.— Я никого не выдаю и не продаю. Резонно представиться с подо­ бающей откровенностью! — И тут же, переходя на тон отвлеченного р а з ­ мышления и как бы отключаясь из разговора: — Большевики уби­ ли царя. Чаныгин молчал, понимая, что его ответа Савва Андреич уже не ждет. — Я не в восторге от Керенского,— продолжал тот.— Шлюха, фигляр, балаболка. Но вот с государем он поступил как истый джентль­ мен. Он защитил его от слишком распаленного, а потому и опрометчи­ вого гнева. — Наверно, прикидывал, не посадить ли обратно. — Можно уходить в раскол и безверье! — Художник пребывал в другом мире,— Сколько угодно! Тысячи разуверяются в боге, для тысяч небо стало пустым. Но зачем крушить иконы, если им еще кто-то по­ клоняется. Чаныгин осторожно заметил, что среди людей царя зовут Николаш- ка и добавл яют— Кровавый. — Не агитируйте меня! — крикнул художник.— Вам это не под си­ лу.— И ворчливо, сиплым, уже совсем стариковским голосом: — Всяк философствует, всяк философствует... А почему вы стоите, молодой че­ ловек? Понимаю, мы посреди двора, и сесть не на что. Тогда почему я сижу? Трость скрипнула, художник встал, зорко оглядывая Чаныгина. — Этакое монументальное спокойствие.— Он говорил самому се­ бе.— Совсем не похож на просителя Уличное прозвище, как меня про­ светили, Земледав, занятие—литейщик... Да, сударь! Знаете ли вы, что вашу профессию человек познал в пору мамонта, когда был полуобезья-