Сибирские огни, 1977, №11

первого признания, первого бала, богатства, любви. Дом погружает вас в раздумье о жизни, в состраданье. И страдающая душа — это вы. — Но ваш дом... Простите. Тут я не страдаю. Вот чем ты кончаешь, подумал художник. И сказал: — А душу, которая страдает, можно увидеть и здесь. Он говорил о себе и для себя, с грустным и тайным торжеством, думая, что мысль эта собеседнице недоступна. — Простите!,— воскликнула та.— Я была так неосторожна. Он поглядел на нее с мгновенным лукавым изумлением, как бы сказав: «Вот ты и открылась. Мудрая, чуткая к слову. Теперь ты объ­ яснишь, конечно, почему прикинулась чужой». Но темная синь ее глаз была по-прежнему незнакомой и, пожалуй, холодной, и оттого лукавство на его лице тотчас же сменила хмурая растерянность. — Впечатлять может и чистая красота,— сказал он тоном глубокого и трудного раздумья, будто говорил т о й , давней.— Красота женщины, красота птицы трогает нас и без сюжета. И, согласитесь, дом этот хорош и сам по себе. Да. Верно, конечно.— Она тоже говорила с усилием.— А вообще- то здесь, рядом, есть дом куда лучше. В него попадал снаряд, и красота его, опаленная войной, стала выразительней и мудрее. Хотите, я покажу вам его. Это флигель, где я живу. Складывая мольберт, художник косил на нее внимательным и снова лукавым взглядом. — И все-таки вы — Юнна. И мы с вами встречались. — Второе похоже на правду.— Улыбка сделала ее лицо необычайно милым и, увы, еще более незнакомым.— Уже неделя, как я учительница той школы, где вы ведете рисовальный класс. Вас я знаю. Юнна. Он хорошо помнит этот день. Был март, и все были молоды. Голые прутья оделись живым фиоле­ товым блеском, под ногой поскрипывал ледок первых луж, пахло тума­ ном и свежестью. На Мариинской сцене давали «Гибель богов». Фелия Литвин, уже именовавшаяся тогда солисткой его императорского вели­ чества, пела Вальтрауту. За час до спектакля Савва летел по Фонтанке в поисках цветов. В те минуты для него существовала лишь одна истина: Фелия Литвин. Мистическая королева с голосом, какого не было и не будет. Две с половиной октавы чистого серебра! Конечно, он упадет пе­ ред нею на колени. Да , да! Как бы это ни было старомодно и напыщен­ но, он упадет перед нею на колени! Цветочный магазин напоминал изнутри богатый зимний сад. В ок­ н а х— неправдоподобно чистые стекла, а за ними, на улице, те голые фиолетовые прутья, которые говорят о весне больше, чем все поэты. В магазине не было ни прилавка, ни приказчика, господствовала тиши­ на, и только за лесенками меланхолично вызванивала падающая вода: очевидно, там бил фонтан. Через магазин шла кошка с зелеными глазами. — Эй, кто там! — крикнул художник.— Четыре пиона, да поживее! Откуда-то вышла девушка. — Четыре? Вы сказали, в театр? — усмехнулась она.— Четное число не дарят, а возлагают на могилу. — Предрассудки! Поторопитесь, я очень спешу! Девушка выбрала из ведерка четыре пиона и молча подала худож­ нику. Он глянул на ее руки, на лицо и увидел красавицу. — Гм. гм...— промычал он.