Сибирские огни, 1977, №11

— Припоминаю ваши слова по телефону,— заговорил генерал из своей засады.— Прискорбная заминка, впрочем, все переменилось, и тэ и да. Вы говорили это при дежурном? — Да. — И в конечном счете для дежурного? — Да. — Почему тут же не доложили мне о намерении везти Кафу в город? — Дежурный понял бы, господин генерал, что это мой почин, и з а ­ упрямился. Вообще-то, чуть позже, я звонил вам с контрольного пункта, но ваш аппарат не ответил. Первая ложь Годлевского. Грудь в крестах или голова в кустах. Риск, спасающий или казнящий. — Когда? — Минут через десять-пятнадцать после первого звонка, господин генерал. Длинная линия сомкнутого рта исчезла. Гикаев подобрал губы и задумался. Да, в это время он действительно уходил из кабинета. Что-то стряслось во дворе. Да, привезли пленного партизана, и возникла пере­ бранка между комендантом и конвоем: везти ли его в тюрьму или поме­ стить на гауптвахте. Впрочем, меняет ли что-нибудь это постороннее обстоятельство? — Итак, резюме,— сказал Гикаев.— Вы увезли смертницу, и это истина, которую не замутить никакой софистикой. Не замутить! При этом вы прибегли к обману и насилию над дежурным по тюрьме, пока только психическому. И это еще одна истина. И я для нее — первый свидетель и потерпевший. Потерпевший! Виданное ли дело? Знаете, что говорят теперь чины тюремного ведомства? Такого не бывало. До этого смертник переступал порог тюрьмы лишь для того, чтобы проследовать на Андрееву гриву и остаться там. — Неправда, господин генерал. Простите за прямоту, но у нас с вами есть одно общее опровержение — Бугров. Он тоже был смертни­ ком. Я прождал вас в тюрьме около часа, как помните — предстоял такой же допрос,— потом взял Бугрова в машину и привез в управление. Тогда это приятно вас обрадовало. Очевидно," вы помните свои слова. — Помню! — Гикаев выждал паузу.— Беспрецедентный прецедент, сказал бы на этом месте господин Глотов.— Генерал оживился.— Хочу представить, как бы отозвался на эти ваши объяснения полковник Геор­ гиевский. Председатель суда. Похоже, он бы вас оправдал. И тогда в ваших ушах заиграла бы музыка. Нет, в самом деле: оп-рав-да-ние. Бетховен. Трубный глас бога! При одном условии, разумеется, если оправдание это безошибочно. Ну, а если напротив? Представьте, мы с вами называем другом врага — смертельного и тайного. Мы с вами? Тогда как бы повел себя наш враг? Он бы весь превратился в один злорадный хохот. Боюсь. Боюсь чужого торжества, насмешки, упоения нашим бессилием. Где-то далеко и нестройно ударил и раскатился гром артиллерии. Гикаев поглядел на Годлевского, потом на часы, висевшие над бек- кером. — Французы,— сказал он.— Те самые стрельбы, что вы ждали два часа назад. — Согласно приказу, господин генерал. — Не хитрите, штаб-ротмистр! Вы знали, что полковник Дюмон задержит свои стрельбы, чтобы посеять напряжение, а может, и смяте­ ние среди большевиков. — Я этого не знал. — Знали. Впрочем, истина предъявит себя. Я назначаю следствие.