Сибирские огни, 1977, №11

кой встал крест, взгромоздились золотые мономахи скита, черные бур ­ ки елей и сосен. Автомобиль ткнулся и замер. — Шлагбаум ,— сказал офицер. Он застегнул пуговицу на своем иноземном плаще, надел фуражку и спросил: — Знаете ли вы, что произойдет с вами на этом переезде? — Объясните. .— Предполагалось, что это сделают ваши друзья. — Я — в тюрьме, мои друзья — на свободе. — Резонно. Офицер усмехнулся. — Посмотрите на горизонт,— попросил он.— За церковные маков­ ки, как видите, уходит знакомое вам ответвление железной дороги. При­ слушайтесь. Собственно, теперь уже видно. — Д а , паровоз и платформа с балластом. — Паровоз и свобода. Он опустил голову, как бы прося извинения. — Пышность моего слога,— продолжал он,— придется объяснить чем удовольствием, которое я испытываю, объявляя вам о свободе. Не скрою, эти слова я приготовил заранее. Здесь все приготовлено' з а р а ­ нее. Ничему не удивляйтесь и ни во что не вмешивайтесь. В той перепал­ ке, которая сейчас разыграется на переезде, вы — предмет борьбы и завладения. Добыча. Паровоз метил своими огнями прямо на переезд. Но тут же отвел их в сторону — начиналось закругление — и на высвеченном луной не­ бесном гарусе Кафа увидела его чеканный профиль. Это был красавец «шмидт», элегантный и гордый, с тугим клубящимся дымом, который заносило на ветру, и он ложился под откос и в сторону, заволакивая платформу. На какое-то время платформа открылась. Кафа успела р а з ­ глядеть на ней долговязого паренька в незастегнутой куцей курточке и едва не крикнула: «Данилка! Милый Данилка!» В лицо ей пахнула свобода. Слова офицера приобрели смысл. Только теперь эти слова приобрели смысл. Свобода! Чувство дурманное, слепое, до глупости радостное. Мысль останови­ лась, закоченела, и только видение соединяло ее теперь с внешним миром. Почему-то покосилась на офицера: колено заброшено на колено, с белой руки спокойно посвечивает маленький желтый камушек. Да , эта ночь была. Была в ней самой, как образ и символ свободы, родившейся вне ее дум и дел, сам по себе, ибо чувство свободы в чело­ веке постоянно, как дыхание. Офицер открыл дверцу и прислушался. — Кажется, топот,— сказал он.— Вы не находите? — Он глядел ей в лицо, продолжая прислушиваться.— Да, померещилось. Топота она не слышала, она слышала паровоз. Подбегая к переез­ ду, он задышал реже, отчетливей и, наконец, остановился шагах в пяти­ десяти от шлагбаума. Цинковый скат будки, лопаты возле нее, голубая каемочка рельса отразили его красновато-желтые огни и стали ближе. С тендера соскочил человек, потом еще двое с платформы, и все трое — руки в карманах, нахохленные — пошли к переезду. И тотчас же она услышала напряженный, густой, дикий топот невидимой из-за насыпи конницы. — Табак дело,— сказал офицер, осторожно з авладевая ее рука­ ми.— Придется надеть наручники. — Брысь ты, подонок!