Сибирские огни, 1977, №11

гордая и недоступная красавица-москвич- ка действительно любит его, что правду нагадала мудрая полячка в тот незабывае­ мый вечер; только кому она нужна те­ перь, эта правда? И не будет встречи в квартире у «старче» с земляком-поэтом, потому что пехотный капитан упал мерт­ вым в центре Берлина, штурмуя послед­ ние укрепления фашистов. И не будет долгого счастья с любимой женщиной: к ней внезапно возвращается муж, которого все считали погибшим. И сам Борис, хотя он остался жить, уже никогда не будет прежним, довоенным, беспечным и счастливым юношей. С каж­ дым новым днем он все яснее понимает, «как крепко засела в нем война». И с го­ дами это чувство укрепится. «...Пройдут годы, и он поймет, что самым главным, самым значительным делом его жизни была война. Он немало испытает, и нема­ ло увидит, но судьбой его навсегда оста­ нется война, те четыре года ц юности, без которых не было бы его таким, каким он стал». Смысл этих слов относится не только к герою и его поколению: они лиричны, они сказаны писателем о сам ом себе. Все остальные повести и рассказы, вошедшие в книгу С. Смоляницкого,— о мирном! времени. И все же война незримо присут-’ ствует в них. О ней не так уЖ часто вспо­ минают прямо, но она живет скрытой жизнью в душе писателя, в его взгляде на мир и героев. Ибо главный герой «мирных» повестей С. См оляницкого — память. «...Человеку не дано забывать,— пишет он,— потому что прошлое неотделимо от него, от его жиз­ ни. И чем Тбольше, чем мучительнее жела­ ние забыть, тем яснее и живее память, которая всегда настороже, готовая каж­ дую минуту с новыми подробностями вос­ становить прерванную цепь, и тот день, и тот час». Это как будто снова «Майские ветры», ибо яркость этой повести и есть овеществ­ ление силы памяти. В действительности же, эти слова— не о войне: «память» здесь синоним долга, совести, ответственности за прожитую жизнь, за людей, окружающих тебя,— всего того, что более всего на обозрим ом нашей жизнью пространстве связано с героическим опы том войны, но что необходимо и в мирное время. «Па­ мять» — это противовес бездумной отдаче течению жизни, ее растущему благополу­ чию, ее осязаемым радостям и благам. В повести «Торопись с ответом» (она явственно связана с гранинскими вещами) герой — молодой ученый, изменивший со­ вести-памяти. Когда-то он вместе с д р у­ гом начинал дерзкое, трудное исследова­ ние, бросающ ее вызов традициям. После пути их разошлись: друг продолжает не­ легкий труд их молодости, герой же вы­ бирает «дорогу .торную», получив на ней все: докторскую степень, положение, даже женщину, которую любили оба. И вот обогащенные мудростью и зрелостью идеи его молодости вновь оказываются перед ним; он, специалист, должен решить судь­ бу статьи своего бывшего друга. И герой медлит, колеблется «на грани», как Глебов в «Доме на набережной» Трифонова; он знает, что взгляды друга прямо противо­ положны концепции его «шефа». Наказа­ ние жестоко: проснувшаяся совесть, пу­ стота и безнадежность, еще раньше воз­ никшая в отношениях с женой, и, как сим­ вол всего этого,— друг, возникший из «не­ бытия», спешащий поделиться радостью: он вызван телеграммой «шефа», горячо поддержавшего его работу. , В повести «Дойти до горизонта» моло­ дые люди отдаются порыву страсти, на­ хлынувшему внезапно, но тут же автор отягощает их счастье «памятью» о челове­ ке, который любит девушку, считался ее женихом и теперь попадает в беду. Это не старая морализация — «не изменяй прежнему чувству», а лишь напоминание о том, что без мысли о других, бе з от­ ветственности за них не может быть под­ линного счастья. Моральный пафос «мирных» вещей С. Смоляницкого гуманен и благороден; но художественная сила их явно слабее по сравнению с военной повесть.ю: в них чувствуется холодок назидательности, на­ зойливые длинноты. М ож ет быть, это то­ же как-то связано с беспощадной памятью войны, отягощающей его? Ведь даже в «Майских ветрах» батальные сцены замет­ но сильнее «мирных»; сцена любви, одн.а из кульминационных в повести, по замыс­ лу гораздо выше, человечнее, чем соот­ ветствующий эпизод в ром ане «Берег»; и все же этим страницам чуть-чуть недоста­ ет живой, эмоциональной силы... В. ПЕРЦОВСКИЙ Михаил Шевченко. Кто ты на земле. М., «Современник», 1976. С этой небольшой книжечкой я встре­ тился в поезде. Соседка по купе будила своего мужа, уснувшего на верхней полке, ворчливо вы­ говаривала: — Проснись-ка, на вот, почитай-ка, как порядочные да заботливые отцы своими детьми занимаются... — Чего ты там еще открыла? — провор­ чал разбуженный мужчина.— Про воспита­ ние детей читай книжки Макаренко, у него, говорят, лучше всего написано. — Говорят - говорят,— передразнила супруга,— На, вот эту прочитай! Пока не прочтешь, кормить не буду. И не заикайся про еду... Сунув в руки мужа небольшую книжеч­ ку, добавила: — С тридцать шестой страницы начи­ най... Упроза жены подействовала: ее супруг придвинул поближе к окну свою подушку, раскрыл книгу. П отом и мне дали почитать. После чего разговорились. — Ну, и что особенного нашла ты в этой повести? — выговаривал муж своей жене.