Сибирские огни, 1977, №11
чатление какого-то склада газет и Журна лов. Лицо Георгия Васильевича было крайне усталым.' Нам, работникам наркоминдела, было хорош о известно, что Георгий Василь евич обычно ложился спать в шестом часу утра тут же в маленькой комнатке, распо ложенной за его рабочим кабинетом, а в 11 часов утра он уже находился за своим рабочим столом. Немногочисленных тогда иностранных дипломатов он принимал обычно ночью. Это был самоотверженный труженик, беспощадный к себе человек. Все работники наркомата относились к Ге оргию Васильевичу с глубоким уважением и нескрываемым почтением не только как к блестящему советскому дипломату, но и как к человеку необычайно простому, мяг кому, демократическому в обращении, полному какого-то необычайного благород ства и обаяния, и проявляющ ем у большую заботу о работниках наркомата. На нем был старый, поношенный, давно неглаженный костюм. Рассказывали, что ближайшие товарищи Георгия Васильевича настойчиво предлагали ему сменить ста рый костюм, ho Чичерин все отказывался- Наконец ему раздобыли новый, по его размеру, костюм, который повесили на стул возле кровати, убрав при этом старый, пока Георгий Васильевич спал. Проснув шись, Чичерин надел новый костюм, даже не заметив подмены. В 1921 и 1922 годах советские полпреды и торгпреды в зарубежных странах часто посылали Георгию Васильевичу небольшие посылки, в которых бывало несколько пли ток шоколада, немного масла, колбасы, сы ра. Однако Георгий Васильевич никогда не притрагивался к ним... ...Но вёрнемся к ночному вызову. На мое приветствие Г. В. Чичерин ничего не ответил, только кивнул головой. О н вы глядел чрезм ерно усталым и очень рассе янным. Подняв свои очки на лоб, очевидно для того, чтобы лучше меня разглядеть, Георгий Васильевич с раздражением воск ликнул: — Это безобразие, сегодня (это было уже вчера) в Афганистан отправлена поч та, я об этом не знал, и мои письма оста лись неотправленными. — Георгий Васильевич,— ответил я.— Взгляните, пожалуйста, вот сюда, на стену. На ней висит график отъезда дипкурьеров на целый месяц. — Что вы мне показываете? — сердито воскликнул нарком.— Вы обязаны посылать мне извещение об отправке почты в каж дую страну накануне отправки. — Георгий Васильевич,— ответил я,— такое извещение было послано в ваш сек-/ ретариат. — Никаких извещений я не Получил,— последовал его раздраженный ответ. — Завтра я представлю вам расписку в получении вашими секретарями посланного вам извещения,— сказал я. — Впредь извещения передавайте мне лично в руки,— произнес Георгий Василь евич. — Будет исполнено, Георгий Василье вич,— ответил я. Но в этот момент я заме тил в руке наркома зажатую полоску ка кой-то бумаги, по внешнему виду весьма похож ую на наши разовые извещения.— Что у вас в руках, Георгцр Васильевич,— обратился я к Чичерину,— посмотрите, по жалуйста. Георгий Васильевич разжал руку, рас сеянно взглянул на узкую ленту, поднес ее к глазам. На его лице на одно мгновение появилось чувство растерянности. П р обе жав глазами текст извещения, он с некото р ы е смущением сказал: — Извините, пожалуйста. Это, действи тельно, ваше извещение. Подобная рассеянность была совершен но необычна для всегда исключительно собранного и целеустремленного Георгия Васильевича. Она объясняется лишь его переутомлением в результате напряжен ной, изнурительной работы, которой он от давал себя целиком и полностью, без остатка. О н постоянно недосыпал и очень мало проявлял заботы о своем питании, а дни, предшествовавшие ночному вызову меня в наркомат, были особо напряженные. Известно, что Г. В. Чичерин был человек светлогр ума, огромной эрудиции, безгра нично преданный рабочему классу нашей страны и его Коммунистической партии и пользовался глубоким уважением Владими ра Ильича Ленина. Его блестящее выступление в качестве главы советской правительственной деле гации на Генуэзской конференции в 1922 году на безукоризненном ф ранцузском и повторенное гут же на столь же безуко ризненном английском языке поразило всех делегатов капиталистических стран своей ясностью и логической последова тельностью, вызвало восхищение друзей нашей страны и изумление ее противни ков. ...Распростившись с наркомом и доволь ный исходом ночного вызова, я вернулся к себе в «Савой». С именем Ленина у каждого человека связано что-то свое, личное, о чем иногда и не скажешь словами, как бы хотел. Конечно, я берегу как нечто самое свя тое все воспоминания, связанные с именем Владимира Ильича Ленина. И еще мне бес конечно памятен яркий солнечный день 18 августа 1918 года в японском городе Ио когама, огромная демонстрация японских трудящихся, к которой примкнули мы — русские эмигранты, и безудерж ное счастье, чувство радости, солидарности, инУернацио- I нализма, охватившие нас, когда мы услыша ли, поняли, осмыслили два слова, сканди руемые многотысячной толпой: «Ленин банзай! Банзай Ленин!»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2