Сибирские огни, 1977, №11
После предварительного обыска оба раз ведчика, имея на руках ордер об аресте независимо от результатов обыска, повели меня в губернскую тюрьму. Судя по тому, что меня направили в одиночную камеру N° 1 секретного коридора, меня, очевидно, ■считали важным политическим преступни ком. В одиночке Тюрьма была настолько перегружена, что одиночные камеры, какой была камера № 1, были превращены в общие. В нашей , «одиночке» «жиди» четверо заключенных, меня определили пятым- Все ■заключенные обвинялись в сочувствии Советам. В секретном коридоре было восемь на глухо закрытых камер, и никакого общения между заключенными, за исключением редких, кратких прогулок в тю ремном д во ре и по утрам у крана для умывания, не разрешалось. О д н ако нескольких заклю ченных я хорош о запомнил: общительного и остроум ного Михаила Васильевича М и р о нова, бывшего комиссара военной охраны Забайкальской железной дороги, до рево люции ш кольного учителя, а впоследствии автора нескольких книг (в 1920 году он становится заместителем министра путей сообщения Дальневосточной республики); запомнились также два заключенных из ка меры номер четыре, красные партизаны, попавшие в плен к карателям, товарищи Кирилов и Полетаев. Впоследствии, после свержения колча ковщины, Полетаеву и мне было поручено организовать советские органы в городе Мысовске-Бабушкине на Байкале. ...В камере было три топчана, покрытых грязными мешками, с остатками слежав шейся соломы. Все топчаны были заняты, свободной оказалась только одна узкая скамейка на трех ножках. Четвертая отло манная ножка валялась возле. Лежать на этой скамейке было делом нелегким, и я ночами много раз падал с нее. Наутро, когда полумрак несколько рас сеялся, я смог разглядеть(мое новое жилье. Низкие каменные своды нависали над голо вой и давили своей тяжестью. О т железной двери до оконного проема было пять ша гов, расстояние между стенками — не бо лее двух шагов. . Пять человек, пять шагов вперед, пять назад. Вперед, назад- Всего пять шагов! Сотни, тысячи шагов в этой узкой вонючей камере-клетке были отмерены в тоскли вые, полные неизвестности, казавшиеся бесконечными дни. На допрос меня долго не вызывали. Связь с волей Казалось, что про нас все позабыли. О д нако за стенами тюрьмы была подлинная жизнь, шла ожесточенная борьба. Сквозь толстые стены тю рьмы к нам раньше, чем к жителям города, проникали сведения о положении на фронтах. В тюрьме, благода ря прекрасно налаженной при помощи под польного Красного Креста связи с волей, было известно задолго д о того, как об этом узнали жители Томска, о форсировании Красной Армией реки Тобол, об освобож дении нашими войсками Омска. Помню, как была удивлена моя жена и как недо верчиво она отнеслась к моем у сообщ ению во время одного из свиданий в тюрьме, что Ом ск взят нашими войсками и что бе лые панически отступают. Сведения с воли поступали к нам... с солью. Дважды в неделю — по вторникам и четвергам, в дни передач, в 5-ю камеру заключенным приносили мешочки с солью. Дело минуты — высыпать соль, распороть дважды или трижды свернутую кайму м е шочка, на внутренней стороне которой симпатическими чернилами записывались последние новости, которые тут же рас шифровывались и с быстротой телеграфа передавались из камеры в камеру секрет ного коридора. Партия жила, действовала и не забывала о нас. Налаживанию связи с волей помогал один из стороживших нас надзирателей. Это был невысокого роста, щуплый на вид, с реденькими усами человек лет тридцати пяти. Свою помощь по связи с волей этот надзиратель оказывал не из политических соображений или сочувствия к заключен ным, а из-за денег, которые получал за это, однако его пом ощ ью мы были очень' довольны. Пока я находился в Томской тюрьме, ж е не разрешили два или три свидания со мной. Свидания заключенных проходили на первом этаже тю рьмы в специально отве денном помещении, перегорож енном дву мя рядами проволочны х, сеток. С обеих сторон стояли надзиратели — один возле заключенных, а другой— возле пришедших на свидание. Когда я впервые пришел в «свиданку» (так заключенные называли это место встреч), меня поразил невероятный ш ум и крик: это «разговаривали» старавшиеся пе рекричать друг друга четверо заключен ных с одной, стороны и четверо «гостей»— с другой. Из-за невероятного шума мы вначале друг друга не услышали. Пришлось не сколько повысить голос, но и этого оказа лось мало. Тогда по примеру остальных мы перешли на крик и лишь тогда начали понимать друг друга. Разговоры на самых верхних нотах дава ли заключенным большое преимущество: можно было сообщать друг другу все, что угодно,— надзиратели в этом ш уме не могли разобрать ни единой фразы. Все же осторожности ради я с женой разговаривал по-английски. ...Время тянулось в томительном ожида нии. Лишь спустя месяц с лишним после ареста меня повели на допрос. Д опраш и вал офицер в чине поручика, заявивший, что он-де социалист-революционер, моби лизован в белую армию и должен «поне- - воле» выполнять столь неприятную мис
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2