Сибирские огни, 1977, №11

Закурила. — Я тону, Глеб,— сказала она изменившимся, тоскующим голосом. Мышецкий не отозвался. Она помолчала, загасила папиросу, неверным рассеянным движени­ ем взяла со стола газету, подержала ее у самых глаз одной рукой и, пре­ зрительно хмыкнув, вернула на место. — Война, речи, производство в чины... Когда все это кончится... Глеб, что мне делать? — Работать,— ответил он с внезапной суровостью и отодвинул от себя бумаги.— Другого совета я не знаю. — Боже, он ничегошеньки не прнял! — Глаза ее потемнели,— Ну, а какое дело мог бы предложить мне господин прокурор? Должность пись­ моводителя в суде? — На крайний случай подошло бы и это. — Д а? Ты согласен приблизить меня к страданиям? Замордованные арестанты, смертная казнь, объявляемая как откровение божие, матери с потухшими глазами. Пойми, Глеб, я бегу от всего этого. Ищу забвения в пустоте и никчемности, в обществе, которое серо и бездуховно. Я ми­ рюсь с трясиной, чтобы не видеть из-за нее повешенных... Глеб! Подобрав юбку, она спустила ноги с кресла, попала в туфли и быст­ ро пошла к нему спотыкающейся неровной походкой. — Глеб! Голос ее звучал тихо. Это был голос исповедующегося. Мышецкий поднялся: — Свяжи меня, Глеб, закрой в чулан и приставь стражника! Тысячу стражников! Я боюсь самой себя! Он привлек ее к себе, с тревогой ощущая ее безвольное, бьющееся от дрожи тело. — Возьми с меня слово,— продолжала она.— Возьми с меня слово, что я никогда не выйду одна из дома. Я боюсь. Слышишь?! — Но чего, дурочка ты моя? — Трясины. Я оживляю прошлое, я постоянно, каждую минуту, вспоминаю тебя и себя в прошлом... Краковяк у пани Крижевской... Это плохо1, это обреченность, готовность пасть, в которой никогда не при­ знаются. Варенька плакала. — Помоги мне, иначе я..; — Что ты? — Не знаю. Стану наложницей нелюбящего и нелюбимого, сбегу к красным. — Положим, к красным мы сбежим с тобой вместе. Мышецкий деланно рассмеялся. — К акая страшная шутка! — воскликнула она. — Прости, малыш. Но небо чисто, и печали твои напрасны. Я верю тебе и в тебя. Верил и верю. — Не-надо! — почти крикнула она, отстраняясь и оглядывая его ис­ пуганно и устало.— Теперь я другая и веры твоей боюсь. Мне нечем на нее ответить. — Ты... не моя? — Твоя.— Она подошла к окну и, глядя на лопочущую березу, до­ бавила с обычной своей твердостью: — Пока твоя. И поправила прическу. — А ведь у пани Крижевской мы с тобой действительно были луч­ шей парой. Ты порядочно выпил, был бледен как бумага, глаза твои и волосы блестели черным блеском. Духовой оркестр сходил с ума, а я прыгала, подобно козе, и кричала дамам громче оркестра: не пяльте гла-