Сибирские огни, 1977, №11

— Чертовски затекаю т ноги... Царь Борис. Слышите? В широком представлении это провонявший лошадью казачий офицер Анненков, тайно же... п-пока только тайно, царь Борис. Борис Во-ло-ди-ми-ро- вич!.. Впрочем, спать! Укладываясь, он вдруг резко вздрогнул всей спиной и обернулся на художника. — Стоп! С вашего лица стекает ирония, вы — красный. Красная сволочь! Д а не пяльтесь на меня, как на помешанного. Помешанный? А ведь это мысль. Гм... Гениально! То, что мне пришло в голову, гениаль­ но. Я суну тебя в арестантский салон. Так и так ,— Степанов наложил ре­ шеткой пальцы на пальцы .— И силой увезу к Анненкову. Польщенный визитом большевика, иерарх не преминет объехать с тобой империю и во всем тебя убедить. Больше! Ты получишь возможность требовать у него, у судьи, кары для подхорунжего Кузнецова. Он выслушает. И повесит... тебя. Тебя, слышь?! Он-то знает, почему Колчак, этот копеечный болван­ чик, проигрался впух-прах. Мало вешал! Верна? Увезет, подумал старый художник. Увезет! Мимо окна, по небесной сини, летели, роились, падали на землю красные шмели искр. Пахло колосниками, дымом и чем-то еще из невоз­ вратного милого детства. Перед глазами художника возникла паровоз­ ная будка, кочегар у вздыхающей топки, подхорунжий с кольтом. Голу­ бые ноги широко расставлены, на голой груди к поясу свисает на паутин­ ке золотой осколок с пробитыми гвоздями ладонями Иисуса. Увезет, повторил про себя художник. В мире, где чужая смерть не была смертью, как, впрочем, и чужая жизнь не была жизнью, подобное насилие — не зло, а что-то вроде доб­ рой .скоморошьей проказы. З а станцией Татарской теплушки и пульман сойдут с транссибирской колеи, чтобы повернуть к югу в направлении «джентльменской» державы царя Бориса. С этой минуты поезд побежит не к Омску, а от Омска, не приближаясь к нему, а удаляясь, и, таким образом, спасение Кафы, то, что стало смыслом его жизни, будет отме­ нено, отставлено. 3 В то утро следственная комиссия отменила все свои заседания: тюрьма почему-то не выдавала арестантов. Возвращаясь в прокуратуру, Мышецкий решил побывать дома и остановил коляску у парадного подъезда. З а окнами кабинета лопотала береза, мигала на солнце тревожными мелкими листьями. Против сильного света листья были не зеленые, а черные и золотые, и Мышецкий припомнил вдруг университетскую рощу в Томске, себя, толпы друзей-студентов, рев нарочито низкими голосами, который лишь по недоразумению можно было принять за пение: А голо-ва-ва-ва Тяж еле ног, ног, ног, Она ос-таа-лась под во-до-ю ... Стало хорошо и чуточку грустно. \ Походил по кабинету. Перебрал на столе сувенирные вещицы, книги, бумаги. Сел на стул, потом на качалку, под ласкающий солнечный ливень. Он уже давно не был в своем кабинете днем. Удивительно уютно здесь и покойно. Мир терзает война, нельзя сосчитать загубленные жизни, обыкновением стали крушения и катастрофы династий и режимов, грубеют нравы, подлость