Сибирские огни, 1977, №10

— Мошенники эти интенданты,— сказал он.— Только вчера полу­ чил сапоги: господин прокурор, господин прокурор!.. А сегодня уже от­ летела подошва. И так же — через дым от сигары — поднял глаза на Мышецкого. — Я вполне допускаю...— заговорил он плавным голосом человека, привыкшего вещать с кафедры вечные истины,— Я вполне допускаю, что сужу о Кафе ошибочно. Но можно ли поручиться, что на добрые чувства конфирматора она ответит благодарностью и примется писать портреты Колчака, Тельберга, Гинса...— Глотов поглядел на Мышецкого искоса, что-то прикидывая, и лицо его вновь стало недовольно, будто он еще раз увидел свою злосчастную подметку.— Черта с два! Она удерет из тюрьмы и устроит нам такой тарарам , такой тарарам... Мышецкий угрюмо потер щеку. Оглянулся на часы. — Через час двадцать,— сказал он,— прибудет фельдъегерь. Сле­ дует поторопиться с заключением. — Святое беспокойство! — Взор прокурора полон благодарности,— Ну, а что вы намерены предложить конфирматору? -— Великодушие во имя будущего. — А что просили в суде? — Смертную казнь, как помните. — Угу, скажет верховный. Вы знаете, как он говорит это «угу», это страшное «угу», и как вскидывает при этом брови? Вот что, Глеб: писать заключение буду я сам. Мышецкий снова потер щеку. — Превосходно! — Глаза его замерцали.— Прокурор исправляет промах товарища прокурора. Глядит с высоты судеб России, ее велико­ го искусства и заключает: смертная казнь может быть заменена, скажем, каторгой. Кафа встает на одну доску с Кычаком. Р а зв е это не спра­ ведливо? — Милый Глебушка,— Глотов делает драматический жест и хв ат а ­ ется за голову,— куда нас затащило? Эпоха! Вы действительно убежде­ ны, что без Кафы Россия не Россия? Знаете, Глеб, кажется, я захвачен вашим ветром. Я подумал, -я увидел сейчас безудержный курьерский поезд — так стремительно летит время. З а т ем—наших потомков, спустя век, два, три. Бумаги прокуратуры желты, как воск, о нас с вами нет и помина. Закружило , занесло, замело. И вот некто мудрый и неистощи­ мый в поиске вдруг узнает и, в радости, кричит на весь мир, что она, вставшая над вселенной, над веками, над пристрастиями и вкусами, бы­ ла спасена, дарована людям вот сейчас. В этом деловом и, по существу, мимоходном разговоре двух деятелей права. Маленьких, а к той поре и никому уже не известных. Мышецкий, Мышецкий, а кто еще? Кружится голова. Нет, вы не правы,,Глеб! Это невозможно! Немыслимо! Это игра чувств. Тоска по утраченной красоте, вызванная безвременьем, войной, огрублением душ и нравов. Крест на всем! Я пишу заключение, вы пред­ ставляете мне рапорт. — Не понимаю. — Нет, нет,— Глотов рассмеялся.— Не тот, разумеется,— новый. Тогда-то, при таких-то обстоятельствах, я утратил, забыл, оставил в поезде, трамвае документ, из которого вытекает, что Кафа в свое время разгоняла... Обстоятельства утраты разрешаю придумать. — Такого рапорта не обещаю. — А если я допрошу вас... в порядке административного расследо­ вания, и сей протоколец пойдет с заключением? — полюбопытствовал Глотов.— Или это некрасиво? Некрасиво, пожалуй: прокурор допраши­ вает прокурора. Хм. Ваша взяла! Великодушие во имя будущего. Что ж, остановимся на этом. А теперь не смею задерживать, так как хотел бы