Сибирские огни, 1977, №10

его гостем, другом, разоружает перед неизбежным и трудным р а з ­ говором. — Надеюсь, рапорт с вами? — спросил Глотов. — Я уже имел честь докладывать — рапорта нет. — Но ведь это неправда. — Вчера — да. — Х-хо! Вы уничтожили его этой ночью, и ради чего? — Ради спасения Кафы. — Ну, знаете, поручик. Три слова, не р а зжим ая рта. И голосом, читающим приговор: — Таким образом, товарищ прокурора поручик Мышецкий, побуж­ даемый сочувствием к болыпевикам-узурпаторам, преднамеренно уни­ чтожил одну из улик против лица, замышлявшего свержение власти верховного. Уникально! — Не красьте меня в красный цвет, Николай Николаевич. — А я подумываю. — Вы этого не думаете. Вы нагнетаете напряжение, все еще рас­ считывая получить рапорт. — А я подумываю,— повторил Глотов ласково. -— Что ж, объяснимся тогда. Кафа действительно должна быть ка з ­ нена, и я смиряюсь с этим, протестую и смиряюсь. Но вот как отделить в ней потрясательницу основ, большевичку, от другой Кафы, от большо­ го, очень большого художника, я не знаю. Как казнить одну Кафу и оставить живой другую. Как спасти эту другую? — Спасти?! — Глотов легонько промокнул губы перекинутой через ладонь салфеткой, сложил ее и кинул на поднос.— Простите, голубчик, но это мелодрама. Когда царю Николаю доложили... дай бог памяти... да, Аристотель... Так вот, когда царю доложили, что Аристотель, лучшая скаковая лошадь монарха, больна сапом, он не увидел здесь в а ­ шей дилеммы и тут же повелел пристрелить животное. Пиф-паф и — как н ебы в ал о . Говорят, в глазах царя стояли слезы. Аристотель гремел тогда на весь мир, поэты, кажется, Бальмонт и Северянин, посвящали ему стихи, называли черным алмазом и черной молнией! Короче, это бы­ ла чудо-лошадь. — Вы сказали — лошадь? — усмехнулся Мышецкий. — Перестаньте, Глеб! Большевизм не менее опасная зара за, чем, скажем, сап или сибирская язва. -— И только поэтому вы готовите Кафе конец «Аристотеля»? — С вашей легкой руки, Глебушка!.. Но я отвечаю — не только. Хотите, откроюсь? Если верховный поставит подпись под одним словом «утверждаю» и не добавит — с заменой тем-то и тем-то, мы получаем самую лестную аттестацию. Дело выбрано без сучка и задоринки. Ве­ ское. Громкое. Хорошо обставленное доказательствами. Поручик Мы­ шецкий просил то, что просил бы сам Колчак. Суд внемлет прокурору... Что там еще? Восторженная Европа? Америка? Конечно же! «Процесс в Городищах называет большевиков янычарами двадцатого века!». «Колчак прав!». Вот шапки, которые неизбежно встанут на первы'е по­ лосы газет мира. — Я вижу другие слова: «Убит Репин! В Городищах произошло судебное убийство». Кафа для России, как и Репин,— большая новая эпоха. — Эпоха?-— Глотов озабоченно поглядел на пыжики и прикрыл их салфеткой.— А ведь и впрямь в ногах правды нет. Присядем, Глебушка! Из кресла Глотов потянулся к курительному столику, взял ящичек с сигарами, достал одну, раскурил и, глядя через дым под ноги, сделал недовольное лицо. 6 . Сибирские огн и № 10.