Сибирские огни, 1977, №10
На следующий день — по чистому совпадению в мои при емные часы — в камеру вторично прибыла О. К. Батышева, на этот раз во главе полуроты красногвардейцев. Уступая наси лию, я сдал дела, архивы, имущество... Как это было? Да... «У вас нет законов,— заметил я, передавая фут ляр с гербовой печатью и ключи от сейфа.— Как же вы собираетесь тво рить правосудие без законов?» — «Пока,— она выделила это слово,— пока по старым законам России. Есть декрет Ленина. Словом, мы при нимаем то, что не противоречит идеям революции».— «Какой?» — «Н а стоящей. Пролетарской, сказать точнее»,— «Ну, а как быть с цыганом, которого сейчас судят за убийство любовницы?» — «Пусть судят. Убийц, я думаю, не прощают и наши враги». Перед тем, как уйти из помещения участка, я зашел в зал суда. Здесь чины магистрата и прокуратуры упаковывали а р хивы и ценности. Потребовав внимания, я произнес крат кую речь. Помню, вижу, благодарю тех, что стояли тогда, понурив головы, не младшие перед старшими, а паства перед пастырем. Таких прочувство ванных и таких точных слов прежде под этими сводами я, кажется, не произносил. Вот она, последняя минута, говорил я, и мой приказ: к аж дый поступает по чувству долга и совести. У нас отнято дело, но отнять у нас долг перед Россией невозможно. Прощайте и до новой встречи, друзья! Около месяца — до упразднения биржевого общества, вы дававшего нам жалованье,— я еще ходил к зданию суда, а служащие его сознавали себя причастными к своей службе. Как хорошо помню этот дом! В нем были удивительно красивые пе чи из молочно-голубого кафеля. Подобно айсбергам, они были овеяны думой и вечностью и плыли в вечность под своими высокими лепными потолками. За глядывая на них в окна, я все чаще и чаще думал о по руганной красоте, о жизни, из которой война и развал вычеркнули искусство. Делалось тошно и страшно, и я начинал кричать, не крича, без звука, чувствовал растянутый, распяленный рот, слезы на лице и, понимая, что это припадок, истерика, хлипкость духа, уже плакал по- настоящему... «До встречи, друзья!» Тогда, при большевиках, вышвырну тый ими, как шелудивый котенок, я верил в скорое возвращение того порядка, который открылся на Руси марсельезой, залпами февраля, митингами, ликованием на станциях и разъездах при встрече с полит каторжанами. Теперь же, без большевиков, я весь — одно сомнение... День пятый 1 Стало совсем светло. Часы з аж ужж а ли на своей мягкой баюкающей ноте и пробили шесть. Пора! Мышецкий открыл форточку, аккуратно разорвал пожухлые листы рапорта на равные четвертушки и стал одну за другой жечь от свечи над чугунной пепельницей.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2