Сибирские огни, 1977, №10

Около своего дома Глотов помог Тошке сойти с коляски, и когда она, как мимолетное видение, утвердилась на тротуарчике, вернулся к Мыщецкому. — Извините, Глеб.— ск азал он,— И не ожидайте нас: я вызову ав ­ томобиль. И еще одно.— Он обернулся на Тошку и взмахнул рукой: — Сейчас, сейчас!.. Сделайте все, Глеб, чтобы уже утром просьба Кафы о помиловании и ваше заключение лежали на столе председателя суда. Сей фрукт обвиняет вас, обвиняет нас,— снизошел Глотов,— в волоките и готов поднять хай на всю Европу. Кстати, каково ваше заключение? Мышецкий нахмурился. — Возможно, я выгляжу ослушником.— заговорил он,— но вот так, с облучка, я отказываюсь давать столь серьезные объяснения. — Столь серьезные? Ба, понимаю! Картинки, что кружат вам голо­ ву, рисовала Кафа. И вы теперь хотели бы рекомендовать для нее, ск а ­ жем, каторгу, заключение или свободу. — Если хотите, да. — Свободу? — Жизнь. Только жизнь. Разрешите трогаться? — Конечно, дорогой. И последнее — к заключению я бы просил при­ ложить копию вашего рапорта с обвинениями Кафы в насильственном свержении судов и. прокуратур Временного правительства. Не забудете? Я уже имел возможность выразить вам свое неудовольствие по поводу того, что этот ее разбой почему-то не обре,л места в обвинительном акте. — Надеюсь, вы сознаете, что добавлять эти обвинения после при­ говора не только противозаконно, но и противоестественно? Д а и- нет у меня этого рапорта. — Рапорт у вас! Мышецкий не ответил и стал поворачивать лошадей в сторону до­ ма. Ординарец его, спешившийся у палисада, махнул в седло и поскакал улицей. — Не теряйте головы, Глеб! — Глотов все еще был рядом и говорил, не повышая голоса,— Это очень серьезно, Я не смогу отказать в разре ­ шении на обыск в вашей квартире. Это очень серьезно. Рапорт у вас! — Ошибаетесь, полковник! — объе зжая Глотова, Мышецкий с ненавистью глянул ему в лицо.— И, должен заметить, от всего этого дурно пахнет. До свиданья. Волнуя воображение, по комнате плыл запах горячего воска. Фику­ сы были черными, и в колеблющемся от папиросного дыма голубом и зеленом воздухе казались неведомыми морскими растениями. На этот раз горела тонюсенькая свечка, освещавшая только себя, и оттого гири часов, набухшие нежнейшим свечением, были всего лишь бесформенны­ ми пятнами, сонными рыбами из того же подводного царства. Тени ходили неслышно и лениво, напоминая повисшие над морским дном под­ водные растения. Но вот под Мышецким скрипнула качалка, от выкуренной папиро­ ски пахнуло горелой бумагой, за окном гавкнула собака, и тотчас же комната стала комнатой. Мышецкий не любил этот ранний час, час смятения, непобедимой каменной усталости, которую уже покой не делает наслаждением, отрадой. Сегодня ты в смокинге! В первые минуты возвращения он улыбался, шутливо злословил себе, так как жил еще под впечатлением той маленькой победы, кото­ рую, верилось, только что одержал в столкновении с Глотовым. На этот раз он был тверже, намного тверже! )