Сибирские огни, 1977, №10

Он послюнявил палец и стер с рисунка меловое перышко, видимо, показавшееся ему лишним. — Ничего не трогай! —повысила голос Ольга.— Вырежь и повесь! — Повесить нельзя, дочка. Не к шубе рукав. Там одно к одному, ни птиц, ни зверей. Д а ты не журись, бери плашку и режь. Ну, давай вместе. А где повесить, придумаем. В небе, над чисто выметенным двором тюрьмы, все еще кувыркались мохноногие голуби. Куцый удрал по своим делам в распахнутый чертог, удрал и остался. Осталось его повторение на бумаге. Он гарцевал на ней со всей своей непоседливостью, с ужимками, с неживым механическим скоком на нож­ ках-палочках. Бисеринка его глаза была разящей и мудрой, а карикатур ­ ный прокурор внизу, как и подпись под ним, навсегда приковывали его к позору и осмеянию. Сознание, что она делает настоящее дело, превращало ее работу в игру, наслаждение. Она слышала то, что делала, как скрипач слышит свою музыку, слышала и воспламенялась. 4 Возможность работать пришла вслед за визитом господина Рамю. Было это за четыре дня до процесса. З а кованой дверью в тот час послы­ шалась чужая экзальтированная речь, дверь взвизгнула и пропустила знаменитую серебряную шашку мосье Рамю. Разумеется, вместе с шаш­ кой в камере возник и сам мосье, его улыбка, усики циркового борца, бравая фигура. Нале гая на эфес и, таким образом, вздымая за спиной конец шашки, француз выглядел комично, так как напоминал петуха, которому после драки всевышний оставил на месте хвоста всего лишь од ­ но перышко. С мосье Рамю вошли переводчик и надзиратель. Сказавши какую-то любезность, француз подошел к окну, преображенному из тю­ ремного в домашнее,— низкое, широкое, светлое,— глянул на волю, восторженно похмыкал, повторил любезность и тотчас же вынес в кори­ дор свое единственное серебряное перышко. Переводчик т ак и не раскрыл рта. В тот же день Кафе объяснили, что мосье, почтивший ее визитом, носит имя .Мишеля Рамю, что это корреспондент газеты «Фигаро» и что, наконец, последняя намерена давать на своих страницах подробную хронику ее процесса. — Через пять-шесть дней о вас узнает вся Франция. Как выглядит ваша камера, какие газеты и книги принес вам надзиратель, скажем, се­ годня утром. — Но ведь ничего этого нет. Это утка. — Нет, но будет. Администрация готова поощрить любое ваше же ­ лание. Здравое, разумеется. i — Как изысканно! Уж не переменилась ли власть в городе? Нет, власть в городе не переменилась, а вот ветры теперь дули другие. Месяца два назад на открывшемся посту министра юстиции вос­ сиял Тельберг, ординарный профессор Томского университета. В настав­ ляющем слове, которое он произнес перед чинами судебного ведомства, неожиданно зазвучали нотки «беспредельного человеколюбия и де­ мократии». «Я спокойно и уверенно берусь за трудное дело,— говорил он,— за мною мысльщ голос .всех патриотов, мысль и воля Верховного правителя»... Потом был банкет, бутылки под крахмальными колпака­ ми, аршинная нельма, разогретая чикагская тушенка, дамы, гомон, а