Сибирские огни, 1977, №10
ся, застучал дятел. Конечно, конечно, так он приветствует магов, это его песня... Ведь он тоже добрый... Книжка скользнула по колену, задела за лесенку, замелькали, от крываясь, странички. И плюх на пол! Маги тотчас же столпились у печки, у ее ног, и заговорили вразнобой тревожными голосами. Выходит, они говорят, как буряты. А кто это? Отец? Как он пробился через их толпу? Куда он несет меня? В постель? Нет, нет, спать я не хочу! Еще раз я скажу одно имя, и все, все поймут, как оно красиво: — Це-ра-зик! Ну что, правда? Наконец наступает праздник Украшения. Это всегда был воскресный день, и начинался он нещадным тележ ным скрипом. Во двор Батышевых въезжали ломовые подводы, с круто плечими, королевского величия, ломовиками. Они были перепоясаны красными и синими кушаками, одеты в необъятные шаровары, в шляпах д ’Артаньяна, в сапогах-бахилах с короткими голяшками, подкладкой на ружу. Отец, выряженный в праздничное, в белой рубашке с пояском, по казывал, что и где брать и как ставить на подводу. Из кухни, из-под на веса, ломовики выносцли полотнища ворот и калиток, наклады для ве реи, ставни, карнизы, причелины, что закроют кружевами торцы слег на крыше. Они делали это с таким вниманием и с такой предосторожностью, будто весь этот декор был из тончайшего китайского фарфора. Обвязы вая, подкладывали под веревки рогожные мешки, тряпки, а трогаясь, брали лошадей под уздцы, чтобы не тряхнуть на мосточке или не попасть колесом в ямку. Первую зиму Ольга училась в недостроенной школе. На красной кирпичной трубе уже сидел железный петушок, а вот ставней не было. Не было и крыльца. В классах до одурения пахло лиственницей, из пазов торчал .мох, некрашеный пол скоблили ножиком. Но вот подошло лето. Школьный двор побрызгали с метлы, подмели до последней соринки, и в пределы его вступил торжественный караван ломовщины под предво дительством отца. Подошли его братья, бравые молодцы в таких же, как у Корнея, легких праздничных рубашках. Пока ломовики развязывали и снимали кладь, все четверо курили на бревнышке. Отец что-то говорил, показывал на дом папироской. Потом поднялись и стали навешивать во рота на верейные крючья. — А ну, на себя! — командовал отец.— Сто-оп! А теперь подклинь! Хар-рош! К ограде прихлынули зеваки. Дедок в солдатских башмаках, с рысьей шапкой за поясом, д ержал ся руками за городьбу и что-то шептал, будто молился. Он обнажил го лову перед святой явленной иконой, лицо его выражало восхищение и страх, он верил и не верил тому, что увидел, наконец, это. -— Ты гляди! — говорил он потерянным голосом.— Вот ведь кудесни ки! Ты гляди! Ольга стояла впереди деда, припав к самой городьбе, слышала команды отца, видела его довольную белозубую улыбку и экдала новых слов деда. Дед был чужой, от него пахло костром и рыбой, но его добрый голос и то удивление, которое в нем сквозило, делали его близким, по чти своим.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2