Сибирские огни, 1977, №10

герани была лохматой, с одним необыкновенно ярким мерцающим г л а ­ зом, и Мышецкий думал, что это Вий. Именно таким лохматым, горба­ тым и бесформенным, .с одним маленьким, как у свиньи, сверлящим бриллиантовым глазом мерещился он ему в детстве — самое страшное, что создавало тогда его воображение. Часы ударили четверть. Он глянул на дневник и тотчас же понял, что гнетут его не свеча и не деревянные пальцы: Деникин тянет Кол ­ чаку руку через города и губернии, занятые красными. Колчак, в свою очередь, тянет руку Деникину, через те же города и губернии. Что это? Святой союз? Единение? Русь, вздымающаяся из пепла? Ложь! Такое же эфемерное и зыбкое, как и бриллиантовый глаз, созданный свечени­ ем луны, тенью и воображением. Рука Деникина — жест. Пустой, коры­ стный, тонко рассчитанный. З а жестом этим — ничего, кроме желания прибавить злой воли и решимости собственной армии. Вождь Юга ста­ новится в широко афишированное подчинение потому, что оно НЕВО З ­ МОЖНО . Меж белыми армиями — неодолимый бушующий океан крас­ ных. Не будь его, Деникин рвался бы не в чужое подчинение, а к шапке Мономаха, и, надо думать, с такой же яростью, как и его дальневосточ­ ный собрат, тупица Семенов. Потом он думал о Кафе, о Вареньке, о ее странном романе с Нико­ лаем Николаевичем, а глиняная кегля то и дело склонялась над рюмкой, пока вдруг не выяснилось, что она пуста. Как переменчиво военное счастье! Совсем недавно эти депеши, эти приказы и приветствия являли собою день настоящий. Они обещали не­ избежный, скорый и полный триумф белого оружия. Пьяцили видением мира и тишины. Настраиваясь тогда на этот лад, Мышецкий почему-то рисовал себе одну и ту же убогую и, вместе с тем, великую русскую кар ­ тину: бестрепетный весенний день, лошадь в пахотной борозде, соха, си­ вая, сбитая набок, борода Ль ва Толстого. Теперь это видение истаяло, пропало, волны времени залили его мраком. Правда, Деникин и сейчас еще прокладывает, прорубает себе дорогу к столичным заставам, отслу­ жен перед Москвой последний молебен, сочинена «московская дирек­ тива», облетевшая прессу всех стран мира. Колчак же сник. Крас­ ные сшибли его с Уральских перевалов и Теснят, вбивают з землю его войско. «Правда, которая легла в основу Вашего решения и Вашей уверен­ ности». Что будет с ней, с этой правдой? Что будет с Кафой? Могут ли военные перемены изменить ее судь­ бу? Ускорить или отменить казнь? Мышецкий несколько смущен ходом своих размышлений. Правда, которой он предан, и Кафа, неистовая ее разрушительница, встали р я ­ дом, как два оберегаемых им блага. Заскок какой-то, думает qH и, усмехнувшись, тянется к кегле. 2 Старый художник просыпался раньше других в доме. Ночь не осве­ ж а ла его, и он подолгу сидел на краешке кровати, опустив ноги и жму ­ рясь на ветхие шлепанцы из грубого шинельного сукна с задранными носами. В буфете его жд ал а простокваша с корицей и сахарином. Простокваша была чудесной. Он пил жадно и много и, сняв с гвоз­ дя кизиловую трость на червленом серебряном сапожке, осторожно от­ крывал двери: дом спал.