Сибирские огни, 1977, №10

— Конец, конец разговорам! — Глотов ищет за гардиной кнопку звонка, чтобы потребовать официанта с заказанным ужином.— После того, как сэр Гладстон закончил победой свою лучшую полемику,— б л а ­ говолите, моя прелесть, принять это нй свой счет... Словом, да здравст­ вует королевская'кухня! Появившийся в комнате официант, с черной шелковой бабочкой на манишке и в солдатских сапогах, поочередно улыбается Глотову и его гостье и ставит на стол фарфоровый графин о четырех углах с ра збав ­ ленным маньчжурским спиртом, жареное мясо, рыжики, моченую брус­ нику и, совсем уже невероятные для здешних широт, кокосовые орехи: это лакомство доставляют в Городища той же дорогой, что и.маньчжур- ский спирт. — А кофе? — спрашивает Мышецкая Глотова. — Пренепременно, мадам, пренепременно! — отвечает за него офи­ циант и почему-то прячет поднос за спину, продолжая улыбаться, и пя­ тится за дверь. Желание видеть перед собой чашечку дымящегося кофе недолговеч­ но и уже вскоре оставляет госпожу Мышецкую. Выпита рюмка. Вторая. Жареное мясо, доставленное из штабной кухни чехословацкого эшело­ на — он тут же, под окнами,— чуточку пряно от избытка душистого го­ рошка, зато сочно и нежно и чем-то напоминает кухню ресторанов Пе­ тербурга. Глотов расшалился, как мальчик. Поет. Каламбурит. Читает стихи, пристукивая ладонью по столу: Мою звезду я знаю, знаю, И мой бокал Я наливаю, наливаю, Как наливал... Когда ж коснутся уст прелестных Уста мои, Не нужно мне ни звезд небесных/ Ни звезд Аи. Незаметно для себя госпожа Мышецкая впадает в тот полудруже- ский, порою фривольный тон, который с неких пор стал привычным для ее отношений с Глотовым. И когда близко у ее глаз возникает его воз­ бужденное желанием лицо, она лишь смеется в нос и слабо упирается ему в грудь неуверенными, не получившими твердого приказа руками: — Оборона, оборона! Предметы вокруг сйова теряют свои тени. Свет возникает одновре­ менно во всех окнах — слепящая, в дрожи, сирень — и Мышецкая без удивления, ка к должное, видит теперь то, чего не видела, чего, кажется, и не было в комнате: этажерку без книг с гипсовой фигуркой извозчика в цилиндре, зонтик, медный подсвечник на подоконнике, кого-то в раме, павлинье перо в бутылке из-под рябиновой. Небо гремит, лопается, а вода из переполненных желобов обвалом срывается на карнизы, не льет­ ся, а сыплется, щелкая по дереву с таким отчетливым звуком, будто кто- то за окном ломает о колено лучину. — Я погашу электричество,— говорит Глотов.— Домашний свет зо­ вет молнию. Или вы не верите этому наблюдению? Мышецкая молчит. Она поднимается, чтобы отойти в глубь комна­ ты от распахнутого и оттого страшного, шлепающего водой окна, и в мгновенно наступившей тишине натыкается на руки, слишком уверен­ ные и слишком определенные в своем желании. — Не надо! — говорит она,— Мне страшно. — Ну, ну... Такого тона в этом голосе она не слышала. Так говорят, по-види- мому, с женщиной, встречаемой впервые, чужой, незнакомой, кото-