Сибирские огни, 1977, №10

Офицерский клуб разместился в длинной одноэтажной казарме, по­ строенной здесь еще в царствование Николая Первого. Тогда вокруг шумела неоглядная тайга, небо было маленьким, а колокольчик ямщи­ ка, если ему случалось катиться по Московскому тракту, увязал и глох уже за первыми соснами. Десятилетиями здесь жгли лес. Небо откры­ валось шире. Увиделась Большая река и горный кряЖ в кедраче. Про­ шла мимо желе зная дорога, и тогда этапная ка зарма тюремного ведом­ ства стала рабочей. Потом просто казармой. А с недавних пор и офицер­ ским клубом. Д л я новой жизни ее не перестраивали и не украшали бонбоньерками модерна: русский кирпич так и остался русским кирпи­ чом. Только к восточной стене приставили рубленный топором больше­ оконный дом с громадным салоном и семью кабинетами. В адресной книге Городищ все это называется рестораном. Те же, кто любит слова попышнее и позначительней, знают и полное его имя -— «Под золотым орлом». В общем салоне здесь кутит армейская мелюзга, «пшено» с мелкой россыпью на погоне. У кого же погон гол и широк или же укр а ­ шен звездами покрупнее, уединяются в кабинетах, шлепают картами или разводят амуры с милейшими красавицами гарнизона. Прикрывши за собой дверь кабинета, Глотов на миг останавливает­ ся за спиной Варвары Алексевны. — Кажется, я видела сейчас Глеба,— говорит она, не оборачиваясь, и медленно идет к столу. Руки ее в золоте, в камнях цвета рыжего дыма, ложатся на стол, ладонь на ладонь. Они устало вытянуты. В них жалоба и безнадежное отчаяние. — Вы ребенок,— говорит Глотов, участливо<склоняясь над нею и трогая за локти.— Маленький фантаст, который не просто боится теней, далеких голосов, ветра, ночной прихожей или темного зимнего окна.—- Глотов слушает себя, течение своего гудящего бархатного голоса,— Страх делает для вас реальными все сказки, все книжки. Успокойтесь. Ни Кафы, ни Глеба тут нет. ' — Хочу тишины. Это не ответ Глотову. Она глядит в зеркало на стене и просит тишины у самой себя. — Хочу тишины,— повторяет она.— Тихих голосов. Чувств, краси­ вых и чистых. И музыки. Которая, как пасхальный звон, приближала бы человека к богу. — Ну, это уже совсем монастырь! — Глотов морщится.— Вы зем­ ная. Дивная, потому что земная. Развлечения, глоток доброго вина, на­ стойчивое мужское внимани е— простите за прямоту — разве все это претило вам когда-нибудь? Вы мой друг, .мое божество, и я спрашиваю вас: почему вы другая? Мышецкая видит в зеркале распростершегося над нею благополуч­ ного холеного джентльмена, подчеркивающий это благополучие шпа- гатик пробора, вызывающую элегантность его манер и костюма. Высво­ бождая из его рук локти, она делает движение, будто ей зябко. — Почему? Д а потому, что я баба. Впечатлительная и ветреная. Глеб уверяет, что и в картинах, которые я пишу, я прежде всего баба. Д а не стойте же, ради бога, за моей спиной! Глотов обращает почтительно улыбающееся лицо на ее отражение Э зеркале, обходит стол, удобно устраивается на стуле и достает из ж и ­ летного кармана футляр с серебряными ножничками, чтобы обрезать сигару. 1 - — Глоток доброго вина? — спрашивает Мышецкая.— Что ж, распо­ рядитесь. Д а , чего я боюсь? Зимнего окна? Трубочиста? Мы стоим под каркающей вороной — помните? — а по насыпи неслышными шагами, как в кино, ходит со своей дудкой стрелочник-горилла. Это—оборотень.